– Потому что никак не возьму в толк, зачем тебе это нужно…
Мы глядим друг другу прямо в глаза.
– Я пришла к тебе, потому что должна была прийти. А ты должна принять мое предложение сыграть эту роль. Роль Мадлены. А я буду Армандой.
– Да, но кто будет играть Мольера?
– Он, – отвечаю. – Роль Мольера сыграет он…
В ее глазах появилась паника.
– Мы втроем? На сцене?
– Вдвоем, у меня роль скорее эпизодическая.
Она отрицательно качает головой, одновременно пятясь в глубь квартиры:
– Я не могу…
– Ты должна решиться. Если до завтрашнего утра не согласишься, Бжеский возьмет на эту роль другую актрису.
Поворачиваюсь и ухожу. Очень недовольная собой. Не надо было ей говорить, что роль Мольера сыграет Зигмунд. Пусть сперва согласилась бы. Свыкшись с ролью Мадлены, она не смогла бы уже отказаться. Ошибка, фатальная ошибка с моей стороны, которая, быть может, провалит все дело. По крайней мере, я попыталась хоть как-то наладить ее жизнь в отсутствие мужа, но если она эту помощь не примет, с меня взятки гладки. Ну да, легко сказать – «ничего не поделаешь». Понятно же, что если сейчас она не выйдет за порог своего опустевшего дома, то не выйдет уже никогда… А с другой стороны, где ее дети? Почему бы им не поддержать мать в трудный для нее час? Сын вроде бы учится за границей, но ведь есть еще дочь. Ее присутствия в жизни Эльжбеты я что-то не заметила…
Когда спустя два дня Зигмунд вернулся домой, по выражению его лица я поняла, что ему уже все известно. Зная его порывистый характер, я ждала, что разразится скандал, но любимый вел себя подозрительно спокойно. Мы поужинали, потом принялись за мытье посуды по заведенному ритуалу: я мыла, он вытирал. За этим занятием разговор шел лучше всего.
– Слушай, – заговорил он, – черт знает, что творится, этот Бжеский совсем спятил… Решил, что в спектакле Мадлену будет играть… моя бывшая жена…
– Это очень интересная роль, – с притворным равнодушием констатировала я. – Не удивляюсь, что она приняла предложение играть эту роль.
– Да, но как вы все это себе представляете? Будет скандал, сенсация… мы втроем на сцене…
– Важен только результат, – сказала я, – если режиссер считает, что это хороший выбор, надо ему довериться.
– И ты туда же! – крикнул он. – Да что с вами происходит? Ну нет, увольте, я не собираюсь делать из себя шута горохового. Мы с тобой должны отказаться.
И в этот момент тарелка выскользнула у меня из рук. Зигмунд нагнулся и принялся собирать осколки.
– Я отказываться не собираюсь! – крикнула я.
Он поднял голову и пристально посмотрел на меня:
– Так ты на чьей стороне?
– На стороне женщин, – уже спокойно ответила я. – Если моя коллега по цеху получила отличную роль, я не собираюсь вставлять ей палки в колеса.
Зигмунд все больше кипятился:
– Какая коллега! Ты ведь ее даже не знаешь!
– Зато ты знаешь, – холодно отчеканила я.
– Вот именно, что знаю – она не справится с игрой на публике.
– Яловецкий о ней другого мнения.
– Ах, так ты знала об актерском составе раньше меня!
– Да, я знала, знала. И вначале у меня тоже были большие сомнения, но они улетучились.
– А вот у меня не улетучились, – заорал он.
– Можешь отказаться, тебе необязательно играть в этой пьесе.
Мои слова сбили его с толку, он не знал, как отреагировать.
– Но у меня главная роль, – наконец сказал Зигмунд.
– Главная мужская роль.
– Почему? Главная – пьеса ведь о Мольере.
– Да, о Мольере и двух женщинах в его жизни…
Зигмунд махнул рукой и ринулся в прихожую. Сорвал с вешалки куртку. Вдруг страшная догадка молнией пронзила меня. Я преградила ему дорогу:
– Куда ты собрался?
– Не твое дело… феминистка чертова!
– Ну ладно, прости, не так выразилась, – попыталась я исправить ситуацию, – я на стороне спектакля.
– Дай мне пройти.
– Ты ведь не к ней идешь?
Мы смотрели друг на друга в упор.
– Есть что-то еще, чего я не знаю? – спросил он.
– Да. Роль в спектакле может в корне изменить жизнь Эльжбеты, которую ты так сильно разрушил. Вы были вместе столько лет, а теперь она для тебя просто перестала существовать.
Ответом на это был треск захлопнувшейся за ним двери.
И что, скажите на милость, прикажете после этого думать о мужчинах?
* * *
Он снова здесь, пришел, разговаривает со мной. Твердит одно и то же, что я должна вернуться, чтобы мы могли начать все с начала. Но разве такое возможно… это только в театре возобновляются репетиции и даже спектакли, отмененные, к примеру, из-за болезни актера. Но то представление не было снято с афиши, а лишь на неделю отложено…
* * *
Зигмунд изо всех сил старался воззвать к нашему рассудку, начал с режиссера, но тот был солидарен со мной: участие Эльжбеты в спектакле – классная идея.
Мы втроем разговаривали на пустой сцене.
– Вы этим только навредите ей, – сказал Зигмунд. – Я ее знаю, у нее слабая психика, она может не выдержать напряжения… Я вам точно говорю, Эльжбета рассыплется прямо на ваших глазах, и ее уже нельзя будет собрать….
Бжеский исподлобья взглянул на него:
– Ты беспокоишься о ней или о себе?
– О себе? – Зигмунд действительно был озадачен этим вопросом. – Что до меня, то я на сцене пока чувствую себя как рыба в воде.
– А вне сцены?
– Моя жизнь вне стен театра не твое собачье дело, – буркнул он, спрыгивая в зрительный зал, и, быстро пройдя между рядами, звучно хлопнул дверью, а точнее, со всего размаху ею треснул. Я была потрясена этим взрывом эмоций. Даже в моменты самого сильного волнения Зигмунд никогда не позволял себе таких слов. Обычно он был взбешен, орал, но никогда так вульгарно не выражался. Должно быть, действительно потерял контроль над собой. А ведь репетиции еще не начинались. Что же будет потом, когда в театре появится она.
Я взглянула на Бжеского, который, как и я, был сильно удручен его поведением.
– В него словно бес вселился, – сказал он с кривой усмешкой.
– А зачем вы тогда его провоцируете?
– Я?! Чья это была идея, детка? Моя или твоя?
– Сама по себе идея неплохая. Уверена, у Эльжбеты получится. Предпосылки для этого есть, роль-то сама по себе замечательная, – затараторила я. – Я даже завидую ей немного – она будет играть Мадлену… текст этой роли я знаю назубок. Исповедь Мадлены – одна из самых потрясающих сцен… «Врачи сказали, что сгнила моя кровь, я вижу дьявола, и боюсь его».
Бжеский сделал нетерпеливый жест рукой:
– Никогда не учи чужую роль, таковы правила. Сыграть Мадлену еще успеешь. А сейчас лучше займись Армандой и своим муженьком. Попробуй на ночь напоить его отваром мелиссы – говорят, хорошо успокаивает.
