— А почему она сейчас обиделась?
— Сказал, что успеем ее еще в салон записать. Здесь есть, я узнавал. Хоть волосы в прическу закрутить. Так сказала, что не пойдет со мной, раз я ее стесняюсь. Не любит меня.
— А что за фестиваль?
— Я кино снял, понимаешь? Про лошадей, про степь. Фестиваль документальных фильмов. Мечта моя была. Кино. Фестиваль. И чтобы я и Айгуль, как в кино. Все получилось. Только упрямицу эту мне, видно, никогда не переспорить.
Бакир встал и с опущенными плечами поплелся из ресторана.
— Подождите! — крикнула Таша. Она подошла поближе. — Я не обещаю, но постараюсь вам помочь.
Айгуль открыла дверь и не удивилась.
— Проходите. Присаживайтесь. Попросил вас меня уговорить? Вот неугомонный человек.
— Да вовсе нет. Это я сама. Так его жалко стало. Говорит, что вы не любите его. Переживает.
Айгуль села в кресло напротив Таши и сложила руки на коленях. Помолчала немного.
— Он ошибается. Просто я не могу говорить об этом, как он. Разные мы.
— Вы меня извините, конечно, это не мое дело, но все-таки. У вас же должна быть какая-то причина не соглашаться на его просьбу.
— Правильно подумали. Есть причина.
И Айгуль замолчала, как будто больше не желая продолжать разговор. Таша не смела настаивать. Хотя в силу своей профессии могла уговорить любую клиентку на что угодно, если считала, что это ее украсит. А тут… Ничего не получится. Слишком гордая эта Айгуль. Такая, если что решила, то капут. Просто индейская скво на тропе войны. Вот тебе и восточная женщина. Смиренная. Ничего не поделаешь. Айгуль продолжала молчать. Таша уже подошла к двери. Потом вдруг разозлилась то ли на себя, то ли на Айгуль. Выгонит, так выгонит. Черт возьми. Деликатной быть, может, и хорошо. Но что там Лялька говорила про деликатность? Чаще всего она продиктована страхом за свою шкуру.
— Можете меня прогнать, но я и через дверь вам скажу. Не знаю, что там у вас произошло и что за принципы такие мешают доставить небольшую радость человеку, который вас так любит.
Айгуль сидела, не шевелясь, опустила плечи. Таша осмелела и вернулась в кресло.
— Он ударил меня. Это было через месяц после свадьбы. Очень давно. Мы пошли в гости. Я нарядилась, у меня было бирюзового цвета платье, модное. Я чувствовала себя настоящей принцессой. Он так гордился мной. А когда вернулись домой, он ударил меня по лицу и назвал грубым словом. Он сказал, чтобы я больше никогда не выряжалась как шлюха. Потом он просил прощения, десять раз, сто раз. Но что-то как будто треснуло внутри. Умом-то я его простила, а вот здесь. — И Айгуль приложила руку к груди. — Столько лет. Понимаю, что глупо, а ничего сделать не могу. Я пыталась, но мне все как будто хочется отомстить, что-то доказать, сама не понимаю, что это. Я уже не знаю, как может быть по-другому. Мне в моей одежде спокойно.
«Как в панцире», — подумала Таша. Какая все-таки странная штука — страх. Как различить, когда он нужен? Страх бывает полезен. Он делает человека осторожным и часто позволяет выжить. И в то же время страх — это толстый панцирь. Надежно защищает от жизни, счастья и любви.
Где найти инструкцию к применению?
— А что там произошло, в гостях?
— Да ничего особенного. Праздник, он и есть праздник. Приревновал он меня. Вот что произошло.
— Значит, одежда ваша ему нравилась. Просто он не мог прямо сказать, что его разозлило. И вы до сих пор обижены на того молодого и вспыльчивого мальчишку, который не справился со своей ревностью.
— Выходит, что так.
— Моя бабушка пятнадцать лет не разговаривала со своим младшим братом. Никогда не рассказывала, чем он ее обидел. А он взял и умер в блокаду. — Таша встала и снова подошла к двери. — Мне очень жаль. Вот мой телефон. Если вдруг передумаете.
— Подождите…
— Надевай-надевай, даже не думай отказываться, мы без тебя не пойдем.
Таша надела то самое настоящее маленькое черное коктейльное платье, без которого не мыслим гардероб настоящей женщины. Это было потрясающее платье. На ценнике значилось 2300 евро и марка, в бутик которой Таша даже не осмелилась бы зайти.
— У меня все равно нет к нему туфель, — крикнула она Айгуль.
— У тебя какой размер?
— Тридцать восьмой.
Через минуту Айгуль пододвинула к зеркалу две коробки.
— Выбирай. Я по-прежнему в этом ничего не понимаю.
Таша уже видела эти туфли и босоножки, когда подбирала обувь к наряду Айгуль. Это был шедевр. Это был обморок.
— Это не я, — Таша смотрела на свое отражение. Айгуль подошла и стала рядом.
— А это я? — Женщина прошлась руками по платью из тяжелого атласа. Серый цвет необычайной жемчужной глубины любовно оттенял чуть смуглую кожу.
— Где пресса? Где вспышки фотокамер? — оглянулась Таша.
И они хохотали до слез, пока Таша не спохватилась.
— Все. Хватит, а то макияж переделывать некогда.
— Надо позвать Бакира. Ему пора одеваться.
Таша развернула женщину к себе, еще раз проверив детали макияжа и прически. Холодные волны из ее роскошных волос отливали в антрацит. Губы приглушенного красного цвета. Кто бы мог подумать, что Айгуль так оценит смелую яркую помаду? Голливуд. И ни грамма лишнего. Все гармонично, все только так и должно быть.
— Знаешь, Айгуль, — Таша всхлипнула, легко перейдя к слезам, — я, по-моему, еще никогда так не радовалась тому, что могу делать своими руками такое чудо.
Айгуль осторожно дотронулась до щеки Таши.
— Чудо получается, когда трудится душа, а не руки.
Бакир зашел в номер и замер при виде своей жены. Он смотрел на нее как на чудо и не верил своим глазам. Потом своей большущей лапой он утер слезы, подошел к Айгуль и, прижав ее к груди, прошептал:
— Ты простила… — больше он ничего не смог сказать.
Таша плюнула на макияж и плакала уже навзрыд, тихонько поскуливая. И дело для Бакира было вовсе не в том, что все будут любоваться на его Айгуль. Просто наконец-то она его простила.
— Давай зайдем в бар. Я бы от коктейля не отказалась.
Кирилл чуть не взвыл. Оказалось, что ему с ней некомфортно и неинтересно. Надо держать марку. А не хочется. Быть самим собой гораздо приятнее. Неужели она не чувствует, что между ними все прошло. Страсть прошла, а больше ничего не осталось. И от присутствия женщины, которая еще не так давно была для него любимой или казалось, что любимой, сейчас было очень неуютно. Как будто они напевали красивую мелодию, но постепенно сбились с ритма, и теперь неприятно осознавать, что все ноты фальшивы. И неловко и за себя, и за Тамару. Что не замечает этого. Еще хуже, если это для нее не имеет значения.
