У нее умерли и мать, и отец. Отец умер от рака кишечника, когда ей было одиннадцать. А мама погибла в автомобильной аварии десять лет назад. Об этом даже писали в местной газете.
В результате потери родителей у нее появились деньги на покупку однокомнатной квартиры в Лидсе, но ей при этом пришлось распрощаться с прежней Элис. С той Элис, которая была уверена в себе и не боялась жизни. А новая Элис была той, для кого выйти из дома было сложно, потому что это могло привести к внезапному приступу паники и дезориентации. Именно с тех пор у нее и начались эти постоянные приступы.
Вся ее жизнь — по крайней мере, если излагать ее на бумаге, — была постоянной катастрофой. И я — единственный человек, на которого она может положиться. Я не могу ее подвести. Элис моя самая близкая подруга, единственная из моего несемейного окружения, кто был рядом, когда умер папа.
Она никогда не предлагала мне жить вместе.
Но я знаю почему. Она считает, что если мы станем жить вместе, то я постепенно ее возненавижу, поскольку пойму, какой она на самом деле тяжкий груз, и что я брошу ее, как сделали все остальные. И она остается на расстоянии, чтобы быть мне близкой. Звучит странно, но вот вам и пример того, до какой стадии дошло у нее чувство неуверенности.
Вот почему она продолжает жить одна и притворяется, что Питера и не было никогда, хотя доказательство выросло уже до размеров арбуза.
Я вижу ее издалека. Выражение лица у нее отсутствующее, как у призрака, это видно даже сквозь стекло. Я задыхаюсь, но бегу, машу ей рукой.
— Простите, — говорю я, налетая на полного мужчину в костюме.
— Что за черт, — слышу я, пока вновь набираю скорость.
Она меня увидела, и выражение облегчения разгладило ее лицо, она повернулась, чтобы положить телефонную трубку, как бы закончив воображаемый разговор, чтобы не привлекать к себе внимания.
Я открываю дверь. Она приваливается и крепко сжимает меня. Я чувствую ее плотный живот, а над ним сердце, неистово бьющееся, как крылья перепуганной птицы. На нас смотрят, но я стараюсь не обращать внимания.
— Я не могла… прости… я не… просто… я зашла сюда кое-что купить… и вдруг почувствовала… это странное ощущение… и эти люди…
— Все в порядке, — говорю я и напряженно оглядываю зал, стараясь не пропустить Лорейн. — Все хорошо. С тобой ничего не случится. У тебя же такое уже бывало. Все будет отлично.
— Ребенок…
— И с ребенком все будет отлично.
Она немного отстраняется от меня, убирает со щеки потемневшую от слез прядь и закладывает ее за ухо:
— Ты… ты уверена?
— Конечно, уверена. И с тобой, и с ребенком все будет в полном порядке.
— Спасибо, — говорит она; глаза ее бегают, впитывая людскую суету, текущую мимо нас. — Спасибо тебе.
Я обнимаю ее за плечи и вывожу из телефонной будки.
— Пошли. Надо отвезти тебя домой.
К тому времени, как я разобралась с Элис и вернулась на рабочее место, Лорейн уже закончила обедать.
Силы небесные!
Как мне теперь с ней объясняться? Пока я иду к прилавку «Китс», она сердито смотрит на меня. Губы надуты. Хотя, справедливости ради, скажу, что с тех пор, как в качестве утешения после развода она увеличила себе объем губ, они у нее всегда надуты, так что по ним о настроении судить нельзя.
Судить о нем можно по сложенным на груди рукам и по дыму, вырывающемуся из ее косметически подчеркнутых ноздрей.
— Прошу меня извинить, — говорю я.
— Извинить? Извинить? Фейт, не могли бы вы мне сказать, за что, собственно, мы вам платим?
Это выводит меня из себя. Пусть я и отсутствовала последние десять минут, но другого выбора у меня не было. Эта Лорейн сама устраивает себе бесконечные перерывы и половину времени проводит на складе, вместо того чтобы заниматься с клиентами в торговом помещении.
Уголком глаза я вижу трех девиц из лечебной косметики, которые пристально наблюдают за нами, как три сияющих белых ангела смерти.
Я просто обречена на ложь. Я отчаянно ломаю голову, выдумывая оправдание, но все оправдания уже израсходованы. И тогда, оказавшись на грани увольнения, я вдруг слышу голос.
Мужской. Из-за спины.
— Простите, можно вас.
Лорейн кивает головой в сторону покупателя и исчезает на складе.
— Да, — говорю я, быстро поворачиваясь к нему.
Это привлекательный блондин, аккуратно подстриженный, упакованный в бледно-голубой костюм и темно-синий галстук. По его деловой одежде можно заключить, что ему около тридцати, но такой неуверенный взгляд бывает только у трехлетних детей.
— Я, м-м-м, я здесь кое-что ищу.
— Вы что-то потеряли?
— Нет, — щеки его заливает румянец, ну прямо как у принца Уильяма. — Нет, я хочу сказать, что моя девушка хочет, чтобы я купил ей вот, м-м-м, это.
Он указывает на новый маскирующий карандаш компании «Китс» с таким видом, как будто это номер «Черных шлюх» или «Похотливых домохозяек». Господи, я, должно быть, столкнулась с настоящей любовью! Я бы хотела такого мужчину. Такого, который может по собственной инициативе купить мне что-то из косметики. Его девушке повезло.
— Отлично, — говорю я. — Какой у нее оттенок кожи?
— У нее, м-м-м, я не знаю. Обычный. Как у меня. Я смотрю на его щеки и думаю, есть ли у «Китс» маскирующий карандаш цвета спелого помидора.
— Так, значит, для светлой кожи, — говорю я, предположив, что именно такой оттенок у его кожи в спокойном состоянии.
— Да, — подтверждает он, переминаясь с ноги на ногу. — Для светлой.
Я даю ему оттенок номер два, и он протягивает мне свою кредитную карту. И я вижу на ней его имя — Эдам Стоунфилд.
— Что-нибудь, м-м-м, не так с моей картой? — спрашивает он. Спрашивает меня Эдам. Явно желая покинуть косметический отдел как можно скорее.
— Нет, все в порядке, — отвечаю я, быстро выпрыгивая из транса. Но, пропуская карту через кассовый автомат, я не могу не думать о нем.
Это он.
Это мой мужчина.
Именно такой, каким я его себе представляла. Как раз такого роста. Как раз такого возраста.
Как раз в таком костюме.
Как раз с такими глазами.
С такой отличной фигурой.
Но что важнее всего — как раз с таким именем.
Пусть Эдам и не самое редкое имя на планете. Не такое необычное, как Дзариа, или Хендрикс, или Дзаппа Сын Лунного Света Третий, или еще что-то в этом роде. Хочу сказать, что такому совпадению и правда можно было бы удивиться. Тогда бы следовало сказать: «Ого, когда я вас выдумывала, я и не знала, что такое имя существует». И Дзаппа Сын Лунного Света Третий посмотрел бы мне в глаза долгим взглядом и ответил бы: «Это значит, что мы предназначены друг для друга».
