— Не было! — резко сказал он, словно пытаясь оборвать поток обвинений.
— Ты сам полез ко мне! — упрямо напомнила Катя. Тяжело такое говорить, и она все еще не была уверена, что поступает правильно. — А потом мозолил мне глаза со своей Агатой!
Обидно, тогда он и правда сам полез к ней целоваться, спровоцировал, она, дурочка, призналась ему в любви, а он оттолкнул ее.
Потом Катя старательно делала вид, что ей все равно и Крапивин ее совершенно не интересует. Позже стала изображать ненависть. Иногда она действительно проникалась этим чувством и каждой клеточкой ненавидела его за свою слепую и глупую любовь, за свое неумение владеть собой рядом с ним. Все время то любила, то ненавидела. Самое гадкое, что Крапивин же наоборот продолжал демонстрировать к ней свое нежное ласковое отношение. Лицемер.
— Мне сложно объяснить это. Мне было двадцать шесть, тебе — шестнадцать. О чем тут можно говорить? — «лицемер» и сейчас не особо пытался оправдаться. Не горел желанием.
Катя рассмеялась, стараясь со смехом выпустить напряжение, которое неожиданно сковало ее до льда в кончиках пальцев.
— Моя мама начала встречаться с папой, когда ей было шестнадцать. Их разницу во возрасте ты знаешь.
Крапивин хотел заговорить об этом, сказать, что есть вещи важнее секса и личных связей — мораль не заменишь сексом или любовью. Но не решился объяснять это, боясь задеть Катиных родителей и ее саму тем самым еще больше обидеть. Он другой, и все. У них с Катей все по-другому.
— А я не понимаю, почему мы обсуждаем то, что было несколько лет назад. Сейчас ты получила все, что хотела. И я получил. Не оттолкнул. Хотел посмотреть, как далеко ты зайдешь, и позволил зайти нам дальше некуда. Хотя я, конечно, хотел, чтобы все случилось не так. Нет Агаты, есть ты, я… И есть родители, которые не против наших отношений, и для которых эти отношения наконец не будут шоком.
— Нет у нас с тобой никаких отношений. Мы просто переспали. Я хотела, чтобы ты был у меня первым, и все. Теперь я буду встречаться с тем, у кого нет таких заморочек, как у тебя. Теперь я буду мозолить тебе глаза своими кавалерами!
— Шаурина, знал бы, еще в шестнадцать трахнул тебя для твоей же безопасности!
— В твои шестнадцать?
— В твои! Шестнадцать! Чтобы ты не искала приключений на свой зад!
Как можно рассчитывать на понимание себя другими, если сам себя тогда не понимал.
Тонкое нежное чувство дружеской любви к Кате внезапно превратилось в нечто мучительно-болезненное. Привычное стало тревожным. Ей шестнадцать, ему двадцать шесть. Катастрофическая разница. Он не знал, нужно ли ему это — что-то менять в своей жизни. Менять ради девочки, которая завтра может встретить другого мальчика и снова горячо влюбиться. И никому не объяснишь, как страшно потерять доверие, взяв ответственность и за себя, и за Катю, если что-то пойдет не так. Он же практически вырос в этой семье, Шаурины очень близки его родителям. А Агата сама за себя в ответе, повстречались – разошлись, в этом нет никакой проблемы. Но Катя не Агата…
Катя вспыхнула от его слов. Весь этот разговор и ее попытка что-то объяснить — напрасны. Дима, он как будто все знает. Все, что она скажет. Словно это для него предсказуемо, узнаваемо. Но это, как ни странно, не сближало их, а наоборот, отдаляло. Именно в эту секунду ощутилась между ними страшная пропасть. Они столько всего уже сказали друг другу, а ближе не стали.
Горько чувствовать себя совершенно влюбленной и слабой, рассказывать о своих обидах и при этом все равно испытывать самые горячие чувства.
Совершенно беспомощной делала ее такая сильная влюбленность, эмоционально неустойчивой. И, конечно, злилась Катерина не на Диму, а на себя. Сложный характер усугублял положение. Сама знала, что не подарок, но ситуация с Крапивиным вытаскивала наружу все недостатки. Он, как полная противоположность, точно зеркало отсвечивал их разность, отражал все самое нелицеприятное, она рядом с Димой сама себе не нравилась.
— Что тебе от меня надо, Крапивин? — с раздражением спросила она и бросила на стол салфетку, которую мяла в руке.
— Ну, у меня запросы чуть скромнее. Мне можно без гриля, без хрустящей апельсиново-медовой корочки… можно даже без платья
— А-а-а, — улыбнулась Катя, — ну, с этим все гораздо проще. Отношений у нас с тобой нет, а секс то может случиться. Вдруг нам захочется обоим, зачем же отказывать себе в удовольствии.
Глава 5
— Дима, что случилось? — сонно спросила Катя. Шесть утра на часах. Крапивин звонил явно не для того, чтобы пригласить ее на очередное свидание.
— Я улетаю.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас.
От этой новости у Кати в висках заломило, и сон мигом прошел.
— Ты же сказал, что долго здесь будешь.
— Я вернусь. Может через неделю, может, чуть позже.
— А что случилось?
— У матери приступ.
— Ох, Дима, я надеюсь, все будет в порядке.
— Я позвоню.
— Хорошо. Маме Рите привет, мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Передам.
— Дима…
— Что?
— Целую, обнимаю. Держись там.
— Ответно.
— Дима!
— Ответно. Целую, обнимаю, — засмеялся он.
— Вот, — проворчала Катерина, — а то ответно ему…
Положив трубку, Шаурина не смогла сдержать разочарованный стон.
Дима уехал.
Ну, почему все так?
Только настроилась, что они все-таки вышли на какую-то общую линию. Так хорошо и приятно закончился вечер. Дима ее привез домой, на прощанье поцеловал, но аккуратно, что это даже поцелуем не назовешь, не спешил вчера Крапивин распробовать ее помаду.
Наутро Катя вдвойне пожалела, что ночевать в родительский дом вернулась. Надо было к себе ехать. И Крапивина с собой тащить. Соскучилась же страшно. А теперь он снова уехал…
— Доброе утро, семья! — звонко поприветствовала родителей, входя в кухню. — Или оно не доброе?
— У кого как. Наверное, у тебя доброе, раз с Димкой с вечера по ресторанам гуляешь, — усмехнулся отец.
Катя слегка растерялась от его прямоты, хотя ей не привыкать.
— А чего ты удивляешься? — Взяла галстук со спинки стула, накинула отцу на шею, собираясь завязать узел. — Сам меня ему отдал, вот он и закусил удила, теперь исполняет роль жениха и таскает меня по ресторанам. Все, как вы договаривались. Если так и дальше пойдет, то скоро по утрам Димке буду галстук завязывать, представь! — Катя рассмеялась и обняла отца, надеясь, что этот смех не вышел фальшиво, и отец не заметил ее наигранного веселья.
— Даже не знаю, как я это переживу, — поддержал Денис Алексеевич шутку.
