И остановился.
Элиза Маркхэм сидела на его кровати, положив руки на колени. Увидев его, она встала, ее глаза были широко раскрыты и полны тревоги.
Вот дерьмо. Роум огляделся, но поблизости никого не было. Никто не видел ее в его хижине. Он закрыл за собой дверь.
— Э, привет?
— Прости, если напугала тебя, — пробормотала она.
— Нет, все в порядке. Я просто не привык приходить домой и находить девушку на своей кровати. — Он ухмыльнулся, чтобы заглушить боль в своих словах. — Не то чтобы это плохо — возвращаться домой, заметь.
Элиза наклонила голову, позволив волосам упасть ей на лицо, и Роум понял, что она покраснела. Но она молчала, и мужчина понял, что застенчивость снова покидает ее. Если он хочет, чтобы она заговорила, ему придется подсказать ей.
— Так что же привело тебя сюда?
«И почему ты сидишь в моем домике и ждешь меня?»
Элиза провела рукой по волосам, снова прижимая их к щеке в той нервной привычке, что он заметил прошлой ночью.
— Эм… я тебе мешаю, да?
Роум потер вспотевшую грудь, наблюдая, как ее взгляд скользнул туда, а затем снова исчез.
— Я как раз собирался принять душ, но это может немного подождать. В чем дело?
— Я… эм. — Элиза громко сглотнула.
Черт, он заставлял ее нервничать. Ему нужно было успокоить ее. Роум прошел мимо нее, стараясь сделать вид, что застенчивые девушки в его хижине обычное явление, и направился к маленькому комоду, где хранил небольшой запас одежды. Мужчина достал чистую рубашку и натянул ее через голову. Было преступлением набрасывать чистую рубашку на грязное тело, но, если Элиза нервничала от его вида, он хотел сделать все возможное, чтобы помочь ей остаться.
Любопытство убьет его с такой скоростью.
— Так… помнишь прошлую ночь? — Слова вырвались в спешке.
— Это было весело. Пиво и хорошая компания. Не могу пожаловаться. — Роум повернулся к ней и усмехнулся.
Намек на улыбку изогнул ее полные губы, и он был очарован этим.
— Я тоже. — Мгновение спустя Элиза быстро заморгала, и к ней вернулась нервозность. — Ты знаешь, в какую игру мы играли?
— Да, я помню.
Элиза снова погладила рукой волосы, прижимая их к щеке странным движением. Девушка словно пыталась спрятать за ними свое лицо, что было странно.
— Я не ответила на некоторые вопросы.
— Я тоже этого не сделал. Вот почему мы так загружены. — Роум ухмыльнулся ей, чтобы заглушить боль в своих словах.
— Я не ответила ни на один из интимных вопросов, — сказала Элиза тихим голосом, опустив глаза. — Ты мог это заметить.
— Возможно, — медленно произнес Роум. Она выглядела так, словно хотела просочиться сквозь половицы и исчезнуть в земле. — Но почему?
— Я не ответил на них, потому что… — Элиза снова тяжело сглотнула. — У меня нет никакого опыта. Никакого.
Роум замер.
Он подозревал это, но, когда Элиза призналась в этом, напрягшись от беспокойства, это было совсем другое дело. Почему она признается в этом сейчас?
— Наверное… — Она прошептала, размышляя. — Итак. Я никому не говорила, но мои фотографии для съемок были отклонены. Все говорят одно и то же каждый раз. «Не хватает жизненного опыта».
Элиза выглядела такой расстроенной и несчастной, что Роум почувствовал укол жалости.
— Это кажется несправедливым.
— Они правы. — Девушка сфокусировала на нем глаза, и на мгновение ее застенчивость исчезла. — Они все правы. Мне двадцать четыре года, я была под присмотром и защищена всю свою жизнь. Я все пропустила. Училась на дому, а потом пошла в школу для девочек. Училась в небольшом частном женском колледже и закончила его так быстро, как только смогла. У меня никогда не было парня. У меня никогда не было секса. Я никогда не проводила ночь с мужчиной. Все пропускаю. Мне это так надоело. И я хочу измениться. Я хочу все испытать, — голос Элизы стал мягким, задумчивым. — Я хочу ходить на вечеринки и гулять всю ночь. Хочу делать сумасшедшие вещи. Хочу заниматься сексом под звездами. Я хочу делать все это. Я хочу сходить с ума и ощутить жизнь.
Во время этой страстной речи Роум перешел от удивления к гневу. Сначала он был польщен тем, что мягкая, милая Элиза пришла к нему, но потом она начала говорить о «безумии» и «сумасшедших вещах». Роум понял, что она сближается с ним, потому что у него есть татуировки и пирсинг и он ездит на мотоцикле. Он понял, что ее интересует не он, а то, что он собой представляет. И к нему уже так приставали раньше. Эта хрупкая женщина решила, что она найдет себе байкера, чтобы получить острые ощущения, и он ухватится за возможность прижать ее.
И Роум был разочарован. Он думал, что Элиза будет совсем другой. Не похоже, что так.
— Тогда зачем ты мне все это рассказываешь? — Он скрестил руки на груди.
Вспышка удивления промелькнула на ее хорошеньком личике, и Элиза снова принялась теребить волосы, проводя ими по щеке.
— Я… я думала, это очевидно.
— Что ты хочешь острых ощущений? — Его голос был холоден.
— Что? — Она выглядела искренне удивленной.
— Так вот в чем дело, верно? Ты хочешь немного пожить на дикой стороне. Именно поэтому ты выбрала меня, ведь я выгляжу достаточно опасным, чтобы обеспечить тебе перчинку в твоей жизни? — Роум позволил своему тону показать, насколько ему противна эта мысль.
— Нет, — тихо ответила Элиза. — Я выбрала тебя, потому что ты поцеловал меня. — Она выглядела совершенно раздавленной и быстро моргала, словно сдерживая слезы.
Схватив тарелку с печеньем, девушка направилась к двери.
А, черт. Роум остановил ее, упершись рукой в дверной косяк и не давая убежать.
— Ты хочешь сказать, что тебя никогда не целовали?
— Целовали, — пробормотала Элиза, не глядя на него.
— Целовали, — повторил он.
Роум не был уверен, что верит в это.
— Один парень поцеловал меня однажды, — сказала она так тихо, что он едва расслышал ее голос. — На спор. Это было на собачьей вечеринке.
Собачья вечеринка? Какого хрена? Он знал, что такое собачьи вечеринки. Это были маленькие сборища скучающих, придурковатых детей, назначивших худшую дату, которую они могли найти, чтобы показать себя перед своими друзьями. Это были жестокие, дерьмовые вещи. Почему кого-то такого милого, ранимого и, черт возьми, великолепного, как Элиза, пригласили на собачью вечеринку? Потому что она была застенчивой? В этом не было никакого смысла.
— Мне кажется, я упустил часть головоломки.
Элиза оттолкнула его руку, показывая, что хочет уйти.
Роум проигнорировал это. Он прислонился к дверному косяку, полностью блокируя дверь.
— Почему ты была на собачьей вечеринке?
— Разве это не очевидно? Я была собакой. — В ее голосе прозвучала горечь.
— Вообще-то нет, — протянул Роум. — Это не очевидно. Ты не собака, Элиза. Вот почему я так запутался во всей этой неразберихе. Я понимаю, что ты стесняешься. Я не понимаю, почему такую красивую девушку, как ты, приглашают на что-то подобное.
— Ты думаешь, я красивая? — Элиза с трудом сглотнула и отвернулась от него.
— У меня есть глаза.
Тогда она посмотрела на него и ее глаза заблестели от слез, хотя губы изогнулись в слабой улыбке.
— Спасибо, — прошептала она.
— Не благодари меня, — хрипло сказал Роум. — Просто объясни.
Элиза облизнула губы, и он возненавидел себя за то, что был очарован этим маленьким розовым язычком.
— После вечеринки я прошла курс лазерной терапии. На моем лице. — Она провела рукой по щеке. — У меня было очень большое темно-красное родимое пятно. Отсюда, — она коснулась кончика брови, — досюда. — И она дотронулась до подбородка.
Роум нахмурился. Она снова смотрела в сторону, куда угодно, только не на него. Он коснулся ее подбородка и наклонил ее голову к себе. Элиза закрыла глаза, но позволила ему рассмотреть ее лицо.
Там. На ее коже едва заметно проступало пятно. Роум никогда не замечал его раньше, но теперь, когда она упомянула об этом, он мог видеть слабую, слишком розовую тень, покрывающую одну сторону ее лица. Это была та самая щека, которую Элиза всегда прикрывала волосами. Роум понял, что именно это она и пыталась от него скрыть. Кожа была гладкой, слишком гладкой, обесцвечивание было слабым, словно у нее загорела только одна сторона лица.
