— На первой же станции сойдешь и купишь билет до дома.
Сказал, как отрезал, и по его беспринципному тону я поняла, что спорить бесполезно. Если вчера Леня, скрепя зубами, соглашался с выходящей за все мыслимые и немыслимые рамки идеей возить за собой по гастролям фанатку, то мое сегодняшнее ночное дефиле напрочь испортило его отношение ко мне.
— Без проблем, — размазывая по щекам слезы, согласилась и за телефоном потянулась, чтобы родителей предупредить о своем возвращении. Поезд качнуло, я подпрыгнула и больно ударилась о низкую столешницу. Леонид тут же оказался рядом и придержал меня, вцепившись пальцами в мои плечи.
— Не трогай! — прокричала то ли от боли, то ли от обиды. — Я уеду, раз ты просишь!
Руки его отбросила и с такой злостью посмотрела, что, если бы могла — испепелила бы на месте.
Валька, будь он неладен! Это все его проделки. Четвертый десяток разменял, а все туда же! Леонид уже был готов ссадить девочку с поезда на ближайшей станции и билет до дома ей оплатить, лишь бы отделаться. Он не первый день живет на свете и чувствует, спинным мозгом чувствует, что с этой Надей проблемы будут! А она слезу пустила и таким взглядом на него посмотрела, что не по себе стало. Леонид был уверен, что в его возрасте на девичьи уловки не попадется, а оно вон как вышло. Распахнула глаза свои серые — и он уже поплыл, мысленно соглашаясь на любые условия, лишь бы девочка эта на него продолжала смотреть. По-прежнему в джинсах и вязаном свитере, нестройная, нескладная, а во взгляде будто в тумане растворяет. Леонида повело похлеще наркотика. А ведь девочка совсем не осознает, как действует на него. Сидит, сумку в руках сжимает, исподлобья посматривает. Ждет, когда он ее на выход потащит.
Да не потащит он ее! Не сможет. Как там в пословице? И нести тяжело, и выкинуть жалко… С собой будет возить, как чемодан без ручки. Ждать, пока восемнадцать исполнится. А там видно будет, может, к тому времени и пройдет это чертово наваждение?
Гитару из чехла достал, сел напротив девочки, старательно не глядя на него — и по струнам ударил:
Серый рассвет,
Серый проспект,
Ночью прошла гроза.
Мокрый асфальт,
И город продрог со сна…
Леонид вырос под музыку «Машины времени», это были именно те песни, под которые он начинал свое творчество. На концерт к Макаревичу когда-то случайно попал и понял, что должен заниматься тем же. Его место не в адвокатской конторе, куда его по блату пропихнул отец, а на сцене.
В серой толпе
Сама по себе,
Полуприкрыв глаза,
Снова в метро спешит она…
Песня эта сама в голову пришла, когда глаза ее увидел цвета тумана. Он ошибался, когда решил, что эта девочка безликая. Нет, она вовсе не безликая. Все ее естество, вся сущность женская в зрачках широких заключена и ждет своего часа, чтобы раскрыться и показать всему миру, кто такая эта Надя.
В новом городе музыкантов встречала неизменная толпа фанатов и журналистов. Все с цветочками, шариками, плакатами. И хотя меня тщательно прикрывали, дабы не скомпрометировать кого-нибудь из группы, мне натянули шапку чуть ли не до подбородка! Я едва не задохнулась, но все же успела ощутить на себе частичку чужой славы.
Одна особо настырная журналистка повисла на Филатове, качнув перед ним копной белокурых волос, и попросила об интервью.
— Прямо сейчас? — Леонид приподнял бровь и удивленно посмотрел сначала на женщину, а потом на диктофон в ее руках.
— Вот мой номер телефона, — протянула она визитку: — позвоните. Я готова с вами встретиться в любое время.
Мне не понравился нескрываемый намек в голосе журналистки и ее призывное «Я готова…» К чему она там готова? Однако же по наводке того же Валика пришлось смириться с тем, что Леонид — личность достаточно публичная, и вокруг него за короткое время проносятся тысячи человек и сотни событий. Впрочем, врядли он кому-то позвонит.
— Держу пари, он уже забыл об этой выскочке с диктофоном, — уверенно заявил барабанщик.
— Леня, пойдем! — выкрикнула я, когда остальная группа уже забралась в тонированный микроавтобус, присланный из гостиницы.
И тут же чуть сквозь землю не провалилась под испепеляющим взглядом Филатова. Надо же, я посмела обратиться к нему сокращением имени, а не официозным Леонидом Александровичем! А что мне терять? Все равно домой отправит…
Но он если и хотел посадить меня на обратный поезд, то либо забыл, либо решил отложить, потому как с силой схватил меня за локоть и потащил в транспорт:
— Еще раз при посторонних так меня назовешь — точно домой поедешь!
— А при непосторонних — можно? — переводя дыхание, спросила — наивно, по-детски игриво. Просто захотелось разрядить его раскаленное настроение после моего своевольного «Леня…!»
Филатов дернулся так, будто получил двойной заряд тока из розетки. Его зрачки чуть расширились и злобно смотрели на меня. Да я и сама почувствовала такую мощную энергию, исходящую от него, что все тело затрясло. Откуда только храбрость взялась перечить? Сама от себя не ожидала.
— Тебе — нельзя, — по слогам произнес, чтобы уяснила.
Впрочем, после того, с каким пылом мы целовались в той гостинице — называть его по отчеству было бы крайне неуместно. Тем более что официальное «Александрович» только подчеркивало нашу разницу в возрасте, которую я, если бы можно было — разрушила бы, стерла, сломала, да что угодно сделала, лишь бы убрать этот непреодолимый барьер между нами! Время… для всего нужно время. Вспомнилась загадка из детской сказки про хоббита — действительно, со временем и горы в пыль превращаются, не то что железобетонный характер одного нелюдимого музыканта. Но проблема в том, что я не знала, сколько его у меня осталось в запасе.
Новый город, новый клуб, новое выступление — сколько еще подобных мероприятий меня ждет? Плотный концертный график группы не позволял оставаться в одном месте дольше пары дней. А мне было интересно все — что такое рифф и как подкручиваются струны на гитаре, зачем барабанщику педаль и почему сценические футболки считаются талисманами. Райдер у «Внедорожника» был несложным и вполне выполнимым, хотя считается, что чем известней исполнитель, тем неосуществимее график. Еще одна деталь, обозначающая, насколько далеки от звездной болезни мои любимые музыканты.
После проигрывания саунд-чека все решили перекусить, благо, концерт-холл в этом городе находился в крупном торговом центре, где так же расположен фут-корт с десятками кафешек. Леонид же от обеда отказался и остался в гримерке. Никто этому не удивился — лидер группы почти всегда предпочитает проводить время наедине с собой и не светить лицом перед публикой. Именно по этой причине я, заказав бизнес-ланч, решила сама отнести его Филатову.
— Надь, не надо! — вдруг остановил меня Валик, когда я уже встала из-за стола.
— Почему? — я слегка опешила от его настойчивости.
— Поверь, ничего хорошего тебя там не ждет!
Барабанщик почти выхватил из моих рук бумажные пакеты с едой, но я оказалась проворней и, не обращая внимания на останавливающие выкрики в спину, минуя сцену, направилась к гримерке.
Еще в коридоре услышала тяжелые басы — скорее всего, Леня отрабатывает звук перед началом концерта. Кстати говоря, именно поэтому в составе команды «Внедорожника» отсутствуют штатные техники. Леня не доверяет чужим звукачам, а свои не задерживаются надолго из-за тяжелого и неуступчивого характера фронтмена. На сцене все без малейших исключений — должно подчиняться его принципиальному замыслу — от настройки микшера до громкости колонок и расстановки инструментов на сцене. И угодить ему очень и очень сложно, практически невозможно.
А там, в темноте паук
Плетет и плетет паутину.
А может быть, это глюк?…
Стучать не стала — все равно с такой громкостью не услышит. И замерла прямо на пороге.
Серая рубашка Филатова валялась на полу, джинсы — чуть поодаль в стороне. Сам же мужчина на узком диванчике быстро двигался над стонущей под ним журналисткой. Я сразу узнала ее блондинистую шевелюру. Она меня не замечала, полностью поглощенная процессом. Длинные ноги девицы в черных чулках были скрещены за спиной Леонида, которую она царапала своими острыми яркими ногтями. Еще и постанывала для пущего эффекта. И да — эффект был произведен. Еще какой…! Я стояла, как вкопанная, не в силах не то чтобы шевелиться — дышать не могла! Мне хотелось закричать, истерически громко орать от этой несправедливости, унижения, но у меня голос словно отнялся. В этот момент я поняла, что все было зря — эта поездка, уверенность Инны, мои слабые попытки соблазнения… Оказывается, разочарование — это адски больно. Каждое движение на этом диване вызывало во мне мучительную обиду с горьким привкусом ревности, на которую у меня нет прав.
