Ноги меня не держат. Я падаю на песок и сосредотачиваю внимание на серферах. В этой части Флориды не бывает волн, поэтому вместо настоящих серферов здесь можно увидеть лишь детей в купальниках с изображением Даши-путешественницы (Прим.: персонаж обучающего детского сериала).
— Ты все время была занята, — начинает он. — Так случилось, но это было ошибкой. — Признание вины не заставит мою боль исчезнуть, более того, на этом солнце, жаре и песке она ощущается еще сильнее. Как будто они тоже добивают меня.
— Прости меня, — говорит он. Но извинений явно недостаточно в свете такого предательства. Год. Нил был тем, с кем я строила планы. Обсуждала совместное будущее. Когда первый шок проходит, меня накрывает боль. Я встаю. Не могу больше здесь находиться. Не могу даже на него смотреть. У него на шее прыщ, яркий, красный, огромный. Мне противна сама мысль, что я вообще с ним встречалась.
— Элена, пожалуйста, — умоляет он. — Это была ошибка. Я люблю тебя.
Но я не верю, и мне смешно от того, что он использует слово «люблю». Любовь преданна, любовь добра, любовь терпелива. Любовь — это не «я не подумал». Хватаю свои вещи и ухожу. «Сон», — проносится у меня в голове. — «Это было во сне». И её зовут Сэди.
— Авада Кедавра! — посылаю я заклинание Сэди.
Я иду домой пешком. И не потому, что мне некому позвонить. Черт, да Дэлла в ту же секунду примчится сюда с мачете наперевес. Мне просто нужно подумать. Пока жду красного сигнала светофора, я делаю селфи и загружаю его в альбом ПЭМ, подписав: «К Черту Любовь».
Глава 9
#преждечемонобманет
Нил не хочет быть с Сэди, хотя Сэди хочет быть с Нилом. Разве это не забавно? Он хотел ее достаточно сильно, чтобы рискнуть моим сердцем. Я узнаю все это из голосовых сообщений, электронных писем, смсок и от Дэллы. Похоже, пока я переживала кризис четверти жизни, Нил и Дэлла очень сблизились. Я бы почувствовала себя преданной, но Нил уже об этом позаботился. Сэди решает сохранить ребенка, конечно, ведь ее отец — министр, и она выступает против абортов. Не против воздержания. Нил говорит, что будет участвовать в жизни ребенка столько, сколько Сэди ему позволит. Он хочет помириться со мной. А я не хочу мириться каким бы то ни было образом. Ни телом, ни душой. Я устала уже от подобных мыслей. Посылаю Нила к черту, а потом два дня рыдаю. Дело во мне? Я была слишком холодной? Слишком неопытной? Недостаточно красивой? Не удовлетворяла его в постели? Почему, когда неверные уроды-осеменители спят с другими бабами, женщины всегда занимаются самокопанием и ищут проблемы в себе? Это была не моя вина. Хотя, возможно, и моя. К черту все. В любом случае, разве это имело значение?
Я направляюсь в «Таверну на Хайде», чтобы напиться. Я ничего не слышала о Ките уже несколько недель. В отличие от его девушки, которая обосновалась на моей кровати, на этот раз чтобы поддержать меня. И хотя это мое сердце разбито, она все равно заставляет меня делать ей чипсы, утверждая, что это помогает мне отвлечься. «Тебе нужно чем-то заниматься».
Сегодня я избегаю её, но, похоже, не её парня. Я могу думать лишь о Ките и о том сне. Как он, можно сказать, предупреждал меня. Возможно, на уровне подсознания я уже все знала. Уже довольно давно Нил перестал быть самим собой. Оглядываясь назад, понимаю, что мы не были эмоционально близки уже… год.
Я заявляюсь в «Таверну на Хайде» с туго заплетенной косой и темными кругами под глазами. Кит разговаривает с клиентом на другом конце барной стойки, когда замечает меня. Он осматривает меня с ног до головы, и я задаюсь вопросом, насколько плохо выгляжу. Но убеждаю себя, что выгляжу не очень, но в уязвимо-милой манере. Хотя мне, наверно, стоило бы переплести волосы.
— Привет, — он ставит передо мной напиток еще до того, как у меня появляется возможность сесть. — Как поживает твое сердце?
— Я трезвая, но очень хочу напиться, — отвечаю ему.
— Жаль, что это случилось с тобой. — Он вытирает тряпкой барную стойку, а потом облокачивается на неё и внимательно меня изучает. Его глаза такие милые и печальные. — Грусть накатывает волнами, да? Как будто каждые десять минут твои чувства меняются.
— Ага, — отвечаю я, гадая, кто же ему разбил сердце. Что за овца. Я выпиваю мой фиолетовый напиток и бросаю взгляд на телефон. Но каждый раз, когда я на него смотрю, в памяти всплывают сиськи. Знаете, такие вещи нельзя просто так выкинуть из головы.
Мне пишет Дэлла:
«Нам стоит сегодня приодеться и куда-нибудь пойти?»
«Потанцевать с парнем, который потом разобьет мне сердце?»
Д: «Тебе нужно мыслить позитивно».
«Да пошло оно».
Д: «Тогда мы встретимся где-нибудь и выпьем».
«Я уже пью. Просто хочу побыть одна».
Она не отвечает, и я понимаю, что обидела её.
Я убираю телефон. Если не считать невыносимой боли, чувства неполноценности, неконтролируемых слез и ощущения безысходности, мне нравится быть одной. Ты не обязан никому говорить, где ты и с кем. Это свобода и одиночество, приятное возбуждение и внутреннее спокойствие. Тебе не обязательно бриться. Это одновременно и самое лучшее, и самое худшее. Чертовы подмышки. Я предпочитаю игнорировать Дэллу и моих родителей, и они ничего с этим сделать не могут.
Слава богу, Кит не вспоминает про записку, которую я ему оставила. Может, он забыл, а может, думает, что я была слишком пьяна и не соображала, что делаю. Мы немного поболтали, пока он не был занят с другими клиентами, а я заценила его подтяжки. У него действительно широкие плечи, и он мог бы быть очень коренастым, если бы не достаточно тонкая талия. Он не мой тип, но на него приятно посмотреть. Я не хочу быть такой эгоцентричной персоной, которая замечает только себя. Поэтому тренируюсь быть хорошим человеком, оценивая подтяжки Кита. Все дело в них — в подтяжках. Он поет мне песню об измене и говорит, что она из альбома Кэрри Андервуд (Прим.: американская певица в стиле кантри, победительница четвёртого сезона телеконкурса «American Idol» в 2005 году). Когда он берет высокие ноты, то закрывает глаза и поднимает вверх указательный палец. Это чем-то напоминает мне Марайю Керри, и от этого становится как-то неприятно.
Пока Кит ходит на кухню за заказом очередного клиента, я оставляю наличку на барной стойке и тихонько ухожу. Не люблю прощания, особенно когда они адресованы мне. Я была уверена, что ловко все провернула, пока не подхожу к своей машине, где обнаруживаю Кита, сидящего на пассажирском сидении.
— Думала, я не успел тебя изучить? — спрашивает он, а потом подходит ко мне.
— Ты был занят, — отвечаю я. — А у меня есть дела.
— Какие, например?
Я облизываю губы, потому что на них еще остался вкус лимона.
— Мне нужно вымыть голову.
— Конечно, — отзывается он. А потом, когда я сажусь в машину, закрывает дверцу и, наклонившись, опирается локтями на открытое стекло.
Меня всю трясет от нервного напряжения. Я просто уверена, что он собирается спросить меня о той чертовой салфетке. Скажу, что ничего не помню, кто он такой, чтобы спорить?
— Элена… — Он улыбается. — Спокойной ночи.
Боже. Черт. Он делает шаг назад и ухмыляется. Краткая улыбка в ответ, я включаю заднюю передачу и стараюсь не смотреть на него в зеркало, пока выезжаю с парковки. Но добравшись до дома и выйдя из машины, я обнаруживаю на пассажирском сидении салфетку.
Беру её в руки. Похожа на те, что они используют в баре.
«Дай мне причину этого не делать».
У меня вырывается стон. Нет, нет, нет, нет, нет. Прячу салфетку в сумку и направляюсь в квартиру. Дэлла будет там. Дэлла уже там.
