Ветра и Златы… Как же они похожи!
Голова, как тогда, идёт кру́гом. Да и тонкие шпильки не добавляют устойчивости. Я, не думая, протягиваю руку, чтобы найти опору и случайно задеваю брюнета. Не сильно. Едва уловимо. Но кончики пальцев тут же начинают гореть огнём, а с губ срывается неловкое «Простите».
А дальше — счёт на секунды. Мой голос достигает цели и, кажется, волосы на голове незнакомца встают дыбом. По крайней мере, всё тело мужчины напрягается до треска швов на дорогом костюме. Молодой человек мотает головой, а я только сейчас замечаю рисунок на его шее. Тот самый, который по памяти нарисую с закрытыми глазами. Тот, без прикосновений к которому уже пять лет тихо схожу с ума и беззвучно вою в подушку. Тот, который теперь, по всей видимости, принадлежит другой.
Испуганно пячусь. Я столько времени искала встречи с Савой, но сейчас совершенно к ней не готова. Да только двери лифта не спешат меня выпускать.
Перед глазами мутнеет от слёз, ладони сжаты в кулаки. Задыхаюсь от невозможности момента, от дикой обиды и чёртовой ревности, хочу орать от боли, что разрывает сердце, но главное — мечтаю испариться, стать невидимкой, исчезнуть с лица земли! Я не настолько сильная, чтобы с лёгкостью пережить ещё одну потерю, и слишком гордая, чтобы простить.
Но мои мечты тонким хрусталём разбиваются о гранитный пол. Ветров оборачивается. Резко. Внезапно. Безжалостно. Так, как умеет только он. Пронзая взглядом как разрядом тока в двести двадцать. Сдирая коросту с едва начавших затягиваться ран.
Сквозь слёзы алчно рассматриваю возмужавшие черты некогда родного лица. Все те же губы, которые когда-то бесстыдно целовала, волевой подбородок с небольшим шрамом от хоккейной клюшки, словно высеченные из камня скулы… Но всё отходит на задний план, стоит нашим взглядам схлестнуться в безмолвной дуэли. Это как смотреть на солнце в полдень: хочешь разглядеть свет, а перед глазами — сплошная темнота. Передо мной снова озлобленный беспризорник. Далёкий. Чужой. Ненавидящий меня всем своим сердцем, а я правда не понимаю, за что?
Лифт останавливается на семнадцатом. За спиной бесшумно разъезжаются двери. Активно работая локтями, пенсионеры спешат к выходу. Спутница Ветрова надувает губки и что-то отвечает беспокойным старикам, а потом дёргает Саву за рукав пиджака. Но Ветров не чувствует. Ни черта не чувствует. Это видно по его остекленелому взгляду. Такому чёрному и обезумевшему, что становится страшно.
— Девушка, вы не выходите? — протиснувшись между влюблёнными, ворчит пенсионерка, а я наконец отмираю.
Сквозь бешеную дрожь и спутанное сознание с трудом киваю. Торопливо разворачиваюсь и выскакиваю из лифта.
Я не хочу пустых оправданий. Не выдержу притворных улыбок. Да и сейчас понимаю, что никогда не смогу простить. Я все эти годы умирала от неизвестности и волнения, гадала, жив Ветров или нет, искала его, молила небеса, чтоб защитили… Теперь вижу: всё у него хорошо. Даже очень. Просто я была не нужна…
— Нана! — хриплым шёпотом Ветров безжалостно бьёт в спину. Четыре запретные буквы из прошлого, два ненавистных слога – они розгами проходятся по воспалённому сознанию и подгоняют бежать без оглядки.
Неважно, что это не мой этаж. Плевать, что где-то там, наверху, во мне нуждается Осин. Мой мир, такой хрупкий и шаткий, снова рухнул. И я сомневаюсь, что в этот раз устою на его обломках.
Савелий.
— Сол, наш этаж! — Марина рисует невесомую дорожку на моём плече. — Ты слышишь меня?
— Да, – сухо киваю и выхожу из лифта.
Плохо соображаю, где нахожусь и для чего вообще сюда приехал. Меня не заботит, что случайная спутница осталась без внимания, как и то, что за дверями роскошного ресторана ждёт Чертов. Как в тумане отхожу к окну, но вместо вечерней Москвы, перед глазами — растерянный взгляд моей девочки.
Нана!
На языке битым стеклом рассыпается её имя, а на душе старая рана, за пять лет успевшая покрыться уродливыми рубцами, снова начинает кровоточить.
Нана!
Что это? Насмешка судьбы? Долбанная иллюзия? Роковое стечение обстоятельств? Так не бывает, правда?! Так не должно было произойти! Но я чёртов везунчик!
Нана!
Внутри всё дрожит. Гадливое чувство беспомощности разливается по венам. Время ни черта не лечит — теперь знаю наверняка. И сколько ни бейся головой о забрызганное дождём окно, вытравить из мыслей некогда любимую девочку теперь уже точно не получится!
Нана!
Прошло пять лет. Пять невыносимо долгих лет! Но я ни дня не забывал о Марьяне. Ни на что не надеялся. Никогда больше её не искал. Но и простить, так и не смог… Она моё проклятие! Моя ненавистная отрава…
Нана!
Она стала ещё прекраснее. Расцвела, как нежнейшая орхидея, правда, в чужом саду. Ревность серной кислотой начинает разъедать и без того обожжённую душу. Дураку ясно: красота Наны не для меня! Не ко мне Свиридова спешила под дождём. Не ради меня надела это проклятое платье, магнитом притягивающее мужские взгляды к её фигуре. Кто-то другой сегодня будто случайно прикоснётся к её обнажённой коже, чтобы поправить тонкую бретельку, нечаянно соскользнувшую с плеча. Кто-то, а не я, будет держать Нану за руку, целовать её губы, тонуть в мягкости карамельных волос, сходить с ума от нежнейшего аромата и растворятся в шёпоте её голоса. Дьявол! Это буду не я!
— Чёрт! — под моим кулаком трещит тройной стеклопакет. — Чёрт! Чёрт!
Меня разрывает от боли. Мне хочется выть от несправедливости этой чёртовой жизни. Но больше всего меня ломает от осознания безысходности! Я потерял Нану не сейчас — она сама вычеркнула меня из своей жизни спустя всего лишь неделю разлуки.
— Сол, тебе плохо? – лепечет Марина продажным голоском. Безразлично-приторным. Холодным. Чужим. Чёртова эскортница! Неужели она не видит, что мне не до неё?
— Сол, ты говорил, что мы опаздываем.
Я снова ощущаю чужие прикосновения. Тупой бритвой они проходятся по воспалённой коже, но всё же помогают собраться.
— Да, — выдыхаю хрипло и оборачиваюсь. — Пойдём!
Приобнимаю Марину за талию и веду её к ресторану. Мне нужно забыться! Стереть события десятиминутной давности из головы. А что может быть лучше красивой женщины под боком и разговоров о больших деньгах.
Полумрак. Приглушённая музыка. Редкие столики и разодетые гости. Длинноногая хостес неспешно провожает нас в дальний зал, где за круглым столом замечаю Чертóва.
Сутулый. Седой. С дурацкой бородкой - бреттой, как у заядлого мафиози. Старик сидит в гордом одиночестве
