волк. У него бешенство может быть, нужно с собой забрать, чтобы проверили. И вас в больничку отвезти нужно, — голос звучит знакомо. Понимаю, что это скорее тот самый Марк, которого я видела в квартире Игоря. Но все было как в тумане, поэтому и не узнала его сразу.
— Сейчас поедем, — Серебрянский распрямляется, ладонью рану зажимает.
Поднимаю на него заплаканные глаза и сразу же опускаю. Не знаю что сказать. Нужно бы поблагодарить, ведь если бы не он, неизвестно что с Тимуром случилось бы, но не могу ни слова из себя выдавить.
— Все в порядке? — Спрашивает у меня. Киваю. Сына еще сильнее к себе прижимаю.
Игорь рядом с нами на корточки присаживается. Руки у него в крови. Белая рубашка тоже пропиталась красной кровью.
— Эй, пацан, все хорошо же. Мои ребята устранили этого плохого волка. Ты маму вон как испугал, так что не реви, — обращается к сыну.
Своему сыну.
Я беру сына на руки, прижимаю его к себе, закрываю ему глаза, чтобы не видел убитого волка. Хочу быстрее уйти отсюда. На Игоря даже не смотрю. Действую на автомате, передвигая ногами, все еще ведомая страхом.
Слышу ругательства позади, это Серебрянский стонет от боли.
Открываю дверцу машины, опускаю Тимура в детское кресло.
— Ну, все, Тим, страшного волка больше нет. Не плач, мой хороший. Домой поедем? Или куда хочешь? Сильно испугался, котенок?
Тимур качает головой, пытается казаться мужественным, заикаясь произносит:
— Не хочу домой, — растирает слезы по лицу, пытается успокоиться.
— А куда хочешь, сынок?
— В биопарк, — снова икает, слезы крупными каплями из глаз по щекам стекают, а у меня сердце кровью обливается. — Ты же обещала, что туда поедем.
— Хорошо, сейчас поедем. Водички хочешь?
— Нет, — качает головой.
— Агата, — раздается позади меня, я оборачиваюсь. Сразу же дверь в машину прикрываю, чтобы сына не видел. Он успел рассмотреть его? Увидел как они с Тимуром похожи? Ответы на эти вопросы я пытаюсь отыскать в его взгляде, но все что вижу в его глазах — обеспокоенность. — У вас все хорошо? В больницу не надо?
— Единственный, кому стоит ехать в больницу, вместо того, чтобы заниматься ерундой — это ты. Твоя охрана ведь права, у волка могло быть бешенство, — киваю в сторону его внедорожника, рядом с которым выстроились мужчины, ожидая своего шефа. — Как бы тебе не передалось, — хмыкаю я.
— Почему ты на меня сейчас злишься? — склоняет голову на бок. Я замечаю как струйка крови по его плечу вниз по руке скатывается. К горлу подкатывает ком. Ему ведь больно должно быть. Но мне-то какая разница?
— Я не злюсь. Я вообще к тебе никаких эмоций не испытываю, Игорь. Мы давно друг другу стали чужими людьми. Пять лет все же прошло как никак.
— Твое поведение говорит об обратном.
— Мне нужно идти. За проект дома я браться не буду. Сразу бы сказал, что это для тебя, не тратил бы ни мое ни свое время.
Я захлопываю дверь автомобиля, где сидит Тимур, отгораживая его от нас с Игорем.
— А я не хочу разрывать наше сотрудничество, Агата. Доверяю только тебе проектирование этого дома.
Я открываю дверцу со стороны водителя, игнорирую слова Серебрянского и прекрасно понимаю, что просто так отделаться от него не получится. Он ведь прекрасно знал кого нанимает. Подстроил все так, чтобы ни малейшего намека на его персону не было в качестве заказчика. Левого человека ко мне подослал.
Собираюсь сесть в машину, но Игорь окликает меня.
— Постой, — замираю, прикрываю веки, оборачиваюсь, с силой пальцами стиснув ручку дверцы автомобиля.
— У вас остались какие-то вопросы, господин Серебрянский? — спрашиваю холодно, обращаясь к нему официально, хотя на самом деле должна бы поблагодарить его за то, что спас сына, а не устраивать этот концерт.
— Значит, у тебя есть сын.
— Да, у меня, как видишь, есть сын, — выдавливаю из себя улыбку, пытаюсь скрыть насколько сильно сейчас нервничаю.
— Просто на тебя не похож совсем. Поэтому и уточняю, — усмехается, словно что-то знает. Я не замечаю в его взгляде особого удивления. Словно все эти пять лет он знал, что у нас с ним родился сын. — Так ты замуж второй раз вышла? Кольца на пальце нет, поэтому спрашиваю, — каждый вопрос Игоря, словно провокация.
— Мама, поехали уже! Я к жирафам хочу! — Кричит в окно Тимур, спасая меня от надобности придумывать ответ и врать.
— Мне пора. Мы об этом еще поговорим, — цежу сквозь зубы, рукой в сторону участка указываю.
В гостиной темно и уютно, Тимурка сопит на диване. Иногда мне кажется, что он взрослеет и перенимает черты отца слишком быстро. Упрямый точно как Серебрянский.
Я уговаривала его лечь в детской, но он не согласился.
Сердце сжимается от тоски, когда думаю, что из-за своей чертовой работы ворую у ребенка так много времени, что ему приходится радоваться возможности понаблюдать, как я сижу с планшетом. Но что поделать? Полагаться нам не на кого, а я хочу обеспечить сына лучшим.
Поэтому игнорирую затекшую шею и спину, работая под ночником.
После встречи с волком на участке Игоря мы с Тимуром всё же поехали в биопарк. Я боялась, что сын при виде животных опять испугается, но стычка с диким зверем не отбила желание познавать природу. Теперь у нас другая проблема: насмотревшись на больших кошек, проворных обезьян и красочных птиц, Тимур решил, что нам тоже нужно себе кого-то завести.
Вариант рыбок или черепашки его не устраивает. Как и мои объяснения, что жирафа в квартире мы содержать не сможем при всем желании.
Мы ведем эти разговоры уже третий день. Пока что сошлись на компромиссе: Тимур обнимает игрушечного маленького жирафа, а я думаю, можем ли мы рассмотреть вариант проживания карликового окапи на балконе.
Вспоминаю и вздыхаю с улыбкой. Если его в пять лет невозможно переспорить, то что же будет дальше?
Отрываюсь от экрана и смотрю на сына. До слез сильно хочется бросить всё, подойти к нему, обнять, зацеловать щечки, вдохнуть запах детства на макушке. Убаюкать колыбельной, которую он любил совсем недавно. Рассказать сказку…
Возвращаюсь взглядом к планшету, а вот мыслями — не могу. Не реже я думаю о том, что эти пять самых насыщенных родительских лет я украла у Игоря. В такие минуты обжигает стыд. Может я должна была выйти с ним на связь и всё же сообщить о беременности? Совесть подсказывает, что да. Но задетая гордость принимает другую сторону. Если бы он
