куда дел дровосека, которого я знаю? Ну, как знаю… так, наблюдаю понемногу.
Тем временем, он спокойно и методично отжимает воду, а потом тянется рукой к моему черному трикотажному платью, в спешке брошенному на стул, сгребает его и начинает вытирать им пол.
Этот день может стать еще хуже?
— Егор, вы сейчас вытираете пол моим платьем, — говорю я несмело.
Я, конечно, понимаю, для мужчины кусок материи — это кусок материи, но спросить-то можно было? А с другой стороны, с чего его жалеть? Это ведь было одно из любимых платьев Марка, плотный трикотаж, не подчеркивающий ничего лишнего. Безликое и дорогое.
— Эта тряпка — ваше платье? — удивляется железный дровосек, останавливаясь на секунду. — Я думал платье — это что-то красивое, цветастое, висящее на вешалке. Вам его отдать?
Он поднимает платье вверх, держа двумя пальцами, и ждет моей реакции. И я неожиданно для себя улыбаюсь, смотря как с черной тряпки, что недавно была платьем, капает вода.
— Нет, вы правы. Платье — это что-то красивое, а это… просто тряпка, — говорю я и возвращаюсь к работе. Егор хмыкает и следует моему примеру.
Он смотрится немного комично, вытирая пол платьем, на маленькой кухне, плечом к плечу со мной. Но это здорово, иметь помощника в момент отчаяния.
Спустя час вода убрана, пол немного вздулся только в коридоре, в уголке, но пока это не создает проблем. А вот обои пострадали значительно сильнее и подскочили, завиваясь, прямо как мои волосы у моря.
— Как вы узнали, что у меня потоп? — спрашиваю я, опираясь о дверной косяк, пока он одевается.
— Я живу прямо под вами, — пожимает плечами Егор. — Когда вода начала капать с потолка, это стало довольно очевидно.
— Черт, у вас там, наверное, конец пришел ремонту. Я всё компенсирую! — начинаю нервничать я и обхватываю руками предплечья, поеживаясь. Все-таки мокрая одежда — не самое приятное, но переодеваться, когда в квартире посторонний мужчина, я не буду.
— Это не ваша вина, забудьте, — махнув рукой, он выходит за дверь, а потом оборачивается. — Пойду куплю кое-какие детали и вернусь, починю. А то сантехника неделю ждать будете.
Егор уходит, а я остаюсь стоять в дверном проеме, гадая, что это было.
.
У меня нет ни одной цветной вещи. Вообще ничего, только черный трикотаж разной плотности, немного кашемира и шерсти. Тоже черных. Единственные синие джинсы одиноко ютятся на краю дивана и выглядят взрывом цвета на этом фоне. Немудрено, что мое платье приняли за тряпку — тряпка и есть. В целом, я никогда особо не гналась за модой, да и у Марка были фавориты — черный и серый цвета, а яркое пятно волос всегда могло оживить мой образ. Ну, вернее, это я так думала.
Сейчас я очень жалею, что одевалась вот так.
Снимаю влажную одежду, натягиваю джинсы и черный свитер и понимаю, что очень, очень хочется цвета. Но не красить же сейчас губы красной помадой, подумает еще, что для него… Опять покроется иголками и будет рассказывать, что ему не нужно внимание. Нет уж.
Но шоппинг вношу в несуществующий список дел жирным красным пунктом. Очень нужно. В конце концов, весна на носу. Вернее, сейчас формально уже весна, но пока я ее не чувствую. Обычно она витает в воздухе, когда начинает пригревать солнышко, но тут — постоянные дожди, сырость и серость. Я даже немного жалею, что погода тут оказалась не такой, как в моих мечтах.
Когда приходит Егор с пакетом, гремящим железяками, я уже переодета, устраняю последние последствия потопа и натужно думаю, чем же его отблагодарить.
— Мне очень жаль, что так вышло. Я бы все-таки хотела оплатить ремонт, — говорю я, смотря на него сверху вниз.
Не знаю, чем еще себя занять, да и уходить в другую комнату как-то неудобно, все-таки человек тут что-то чинит, бескорыстно, так что я наблюдаю за ним, нервно расхаживая по кухне. Егор копошится под раковиной и выглядит это довольно комично, потому что он уж очень большой, а тумбочка — очень маленькая. Но его голос оттуда звучит, будто у меня над ухом и я вздрагиваю.
— Вы же не сами эту трубу прорвали, — и такое у его голоса странное выражение, что я чуть не начинаю убеждать его, что уж конечно это сделала не я. Ну а как бы я сломала трубу? Для этого, наверное, нужен топор или большой молот, как у Тора. Вовремя останавливаю себя и хмыкаю.
— А что, ваши поклонницы подстраивали прорыв труб? — вместо этого спрашиваю я.
— Бывало и такое, — совершенно серьёзно отвечает он, а у меня просто челюсть падает. Я так и представляю себя, под раковиной, бьющую по ней… ну, например, молотком для отбивания мяса. Ну, правильно, у одиноких девушек, вроде меня, не мог заваляться тот самый топор или молот, о которых я думала. Вау! Вот это и правда поклонницы, даже, вернее сказать, фанатки.
— Да вы прямо рок-звезда, Егор, — хихикаю я. — Я не ваша поклонница, честно. Думаю, просто дом старый.
Он откладывает какой-то несуразный железный инструмент, которому я не знаю названия, и поворачивается ко мне. Те несколько секунд, что он рассматривает мен., кажутся вечностью.
— То есть я вам не нравлюсь, верно? — он смотрит на меня, как будто я сказала несусветную глупость, и он процентов на девяносто сомневается в моих словах. Ничего себе, и когда это я дала повод считать, что он мне интересен? Все наши столкновения были исключительно хмурыми и неловкими.
— Я вам очень благодарна, это да, и, возможно, вы очень приятный человек, — я особо выделяю это «возможно», и на этом месте он выдает смешок. Я тоже улыбаюсь. Приятным человеком его назвать у меня язык не повернулся бы до этой минуты. Но даже сейчас — с натяжкой, ведь было что-то такое неочевидное в его фразе о том, что не сама же я трубу прорвала. Ну ладно, опустим.
— Но сейчас я в процессе сложного развода. Так что мне никто не нравится. Я бы даже сказала, что не жалую практически весь мужской род, — я пожимаю плечами и выдаю улыбку-извинение, мол, прости, лесоруб,
