Она растерялась: несколько минут ничего не происходило. Снаружи не доносилось никаких звуков, и никто не входил. Решив проверить, что происходит, она двинулась к выходу из камеры, но тут дверь распахнулась, и сердце ее превратилось в комок малодушного ужаса: перед ней стояла Сирина, обладательница татуированных, как у байкера, рук и стоящих торчком оранжевых волос; растянутые в недоброй ухмылке губы демонстрировали два ряда крупных зубов. Из-за ее спины вышли еще две женщины, такие же крупные и недобрые, и стали по бокам от нее.
Сердце Никки панически забилось. Кто их впустил? Они воспользовались ключом, значит, они взяли его у какой-то надзирательницы, и, следовательно, звать на помощь совершенно бессмысленно.
— Я тут подумала, что тебе должно быть интересно, что мы делаем с таким дерьмом, как ты! — прорычала Сирина, поставив татуированные руки на внушительные бедра.
Никки молча смотрела на нее; от ужаса ее глаза так широко открылись, что еще немного — и они могли бы выскочить из орбит.
Сирина выдвинулась на шаг вперед.
— А делаем мы, — продолжала она, — то же самое, что ты сделала со своим несчастным бэби. Понимаешь, о чем я?
Никки вжалась в стену.
— Ты понимаешь, тварь, о чем я? — требовательно переспросила Сирина.
Откуда-то у Никки взялись силы, и она покачала головой. Она так дрожала, что не могла говорить, и у нее заныло под ложечкой. Она уже чувствовала зловонный запах женщин: запах табака и немытого тела. Что они хотят с ней сделать? «Господи, прошу, помоги мне!»
— О’кей, девочки, она наша! — рявкнула Сирина, и не успела Никки пошевелиться, как они прижали ее к кровати: одна села ей на ноги, другая удерживала ее за руки, а Сирина схватила подушку и, навалившись всем своим весом, притиснула к ее лицу.
Никки попыталась глотнуть воздуха, но не могла.
— Понимаешь теперь, что чувствовал он? — прорычала одна из подруг Сирины.
Никки отчаянно пыталась вырваться, но все ее усилия были тщетны, и она едва могла пошевелиться. Ее охватила паника, она попыталась вскочить, закричать, позвать на помощь, но звук был ослаблен подушкой, а тело по-прежнему придавлено ужасным весом.
Она абсолютно ничего не могла поделать. Она пыталась вдохнуть, но это было невозможно. Они душили ее, и никто не собирался остановить их. Ее легкие пылали, голова разрывалась.
Значит, вот что довелось испытать Заку…
О Господи Боже! Его ужас и попытки вырваться стали ее собственными. Она видела и слышала его, чувствовала, как агония разрывает мышцы…
Воздуха нет. Спасения нет.
Они не отпустят ее.
Темнота вспыхнула разноцветными пятнами, голова вот-вот взорвется.
На лицо ей давил огромный вес. Боль была сокрушительна.
Прошла целая вечность, и одновременно — меньше мгновения, прежде чем она начала терять сознание. Словно со стороны, она наблюдала, как силы оставляют ее члены, как темнота начинает вращаться.
Ее тело постепенно теряло чувствительность.
Воздух исчез. Исчезла и паника. Остались только темнота и эхо, а затем… все пропало.
Поскольку машина миссис А. была нужна ей самой, Спенс и Дэвид напомнили Руфусу о его предложении и взяли его авто. К двум часам они подъехали к тюрьме, не зная наверняка, когда именно Никки выйдет, только помня, что это должно произойти до трех часов.
— И как я не сообразил привезти ей чистые вещи! — сокрушался Спенс, когда Дэвид проехал тоскливый микрорайон типовой застройки и въехал на тюремную автостоянку, которая была не намного лучше утоптанного поля.
— Она все равно не сможет прямо здесь переодеться, — заметил Дэвид. — Шампанское было бы куда лучше, но мы и об этом не подумали.
— Шампанское мы выпьем сегодня вечером, на «Фабрике», — решил Спенс. — Или нет; лучше дождемся, когда дело наконец закроют, потому что это уже скоро произойдет, я точно знаю.
— Я тоже, — уверенно заявил Дэвид.
Слишком волнуясь, чтобы оставаться в машине, Спенс вышел наружу и пошел к тюрьме.
— Интересно, откуда она выйдет, — размышлял он, когда к нему присоединился Дэвид. — Давай осмотримся здесь, поглядим, что да как.
Когда они вышли с автостоянки, то уперлись взглядом в беспорядочную группу зеленовато-серых зданий напротив, сбившихся в кучу за высоким забором, поверх которого шли ряды колючей проволоки и цепь камер.
— У меня просто в голове не укладывается, что она сейчас находится там, — пробормотал Дэвид, ежась от холода.
— Уже недолго осталось, — напомнил Спенс.
Хотя они и так знали, что по понедельникам посетителей не пускают, они остановились почитать надпись на входе для посетителей.
— Она точно должна выйти отсюда, — решил Спенс. — Похоже, другого выхода нигде нет.
Дэвид смотрел в другую сторону.
— Боже, как ты считаешь, что это такое? — спросил он, кивком головы указывая на готическое чудовище, взгромоздившееся, словно замок графа Дракулы, на вершине соседнего холма и окруженное деревьями.
— Понятия не имею, — пробормотал Спенс, — но не хотел бы я оказаться там после наступления темноты.
Дэвид задрожал, затем достал из кармана зазвонивший телефон.
— Дэн, — сообщил он Спенсу, принимая звонок.
— Она уже вышла? — поинтересовался Дэнни.
— Нет, но мы возле тюрьмы.
— Хорошо. Скажи Никки, что я хочу поговорить с ней, как только вы сможете передать ей трубку.
— Сделаю.
— Как там Спенс?
Дэвид покосился на друга.
— Немного взволнован, но держится хорошо.
— Скажи ему, что все получится. Я не могу сейчас вдаваться в подробности, но позже обязательно все расскажу.
Нажав кнопку «отбоя», Дэвид подошел к Спенсу и встал рядом с ним возле входа для посетителей. Забор вокруг был сплошной, так что заглянуть за него было невозможно. В одних воротах было маленькое окошко, но оно было плотно закрыто, и, сколько они ни прислушивались, с той стороны не доносилось ни звука.
Минуты шли, и холодный ветер начал поднимать мусор из сточных канав, рассеивая его по дороге, как жуткое конфетти. Голые ветви деревьев тянулись ввысь, словно пальцы скелетов. Место было таким же унылым и безмолвным, как забытая могила.
К трем часам Спенс уже был готов начать колотить в ворота.
— Что-то случилось, — решил он, пытаясь не поддаваться панике, — а никто и не пошевелится, чтобы сообщить нам.
Дэвиду очень хотелось как-то убедить его в обратном, но назначенное время уже истекло, а в ворота никто не входил и не выходил из них.
— Это уже смешно! — нервничал Спенс, резко открывая телефон. — Я сейчас позвоню этой, как ее, Фелисити, и спрошу, что ей известно.
