его движением, но Макс не делает ничего. Он только отворачивает голову к окну, а пальцем постукивает по сигарете, словно ведет какую-то свою игру, правила которой понятны ему одному…
— Завтра все вино отсюда вывезут.
Встает, не давая мне возможности в полной мере осознать услышанное, засовывает руки в карманы, а потом тихо велит, словно не замечая и того, как я вжимаюсь в спинку кровати.
— Встань.
— Не хочу.
— Мне плевать. Встань и подойди. Говорю во второй раз, третьего тебе лучше не выпрашивать.
Тон серьезный — он шутить не настроен. Мне лучше подчиниться. Неловко вылезаю из под одеяла, жмусь, нехотя подхожу ближе. Нас разделяет всего шаг, и благо пока расстояние никто не собирается сокращать — это плюс. Или лишь растягивание удовольствия?
— Знаешь…я даже рад, что он приходил и все тебе рассказал. Теперь ты знаешь правду, от которой по глупости я пытался тебя защитить.
Поднимаю брови. Простите, но даже в такой ситуации своего сарказма я сдержать не могу. Вместо того, чтобы промолчать, складываю руки на груди и усмехаюсь.
— Это про свою свадьбу? И если да, надеюсь, что поздравлений ты не ждешь, потому что…
— Они мне не упали, а вот чего я действительно жду…Раздевайся.
Весь мой запал гаснет тут же. Я медленно опускаю руки, хлопаю глазами и молчу, состроив бровки домиком. Мне требуется время, чтобы понять услышанное, осознать, и когда это происходит, смысл бьет куда сильнее той пощечины.
— Ты…серьезно? — еле слышно выдыхаю, но у него не дрогнет ни одна мышца.
— Еще как. Раздевайся.
— Я не буду с тобой спать.
— Правильно, ты будешь со мной трахаться. Сейчас.
— Ты женишься! — нервно вскрикиваю и отступаю чуть назад, в страхе, что он последует, но этого не происходит.
Изваяние не шевелится, видимо, здраво рассудив: мне все равно некуда бежать. И правда же некуда…Вместо попыток меня остановить, он фигурно выгибает брови и издает смешок.
— И? Да, женюсь, ну и дальше то что? Разве это меняет суть?
«Он это серьезно?!»
— Это меняет абсолютно все! Я не буду твоей…
— Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Когда я скажу. И сколько я скажу. Захочу, чтобы ты встала на колени, встанешь. Захочу…
— Я не стану шлюхой и игрушкой в твоей постели, пока твоя жена смотрит в другую сторону! Я не буду твоей любовницей!
Макс в один шаг преодолевает расстояние между нами, прижимает к стене, схватив за горло, приближается. Я отворачиваюсь и жмурюсь, вздрагиваю, стоит ему коснуться носом моей щеки, задерживаю дыхание.
— Я пытался по-хорошему, но ты же упорно жаждешь по-плохому. Хорошо. Считай, что я тебя услышал, и теперь ты получишь его сполна, раз так этого хочешь. Но знаешь? — усмехается, — С ним ты бы не кончила, а со мной даже против воли будешь. Не благодари.
Также резко, как приблизился, теперь он отстраняется и снова смотрит на меня сверху вниз. Холодно. Железно. Пугающе. Я даже не знаю, что мне на это сказать, как будто лишаюсь в принципе дара речи, но ему опять же плевать.
— Выбирай, как это будет, Амелия. Ты делаешь все сама, и тогда тебе не будет больно, или это делаю я, и тогда пеняй на себя.
— Это изнасилование, — шепчу еле слышно, уставившись в пол, в попытках хоть как-то надавить на совесть, — Он, по крайней мере, не насилует.
— Охо-хо… Ты так заблуждаешься, моя дорогая. Я тебе уже говорил, что то, кем ты его видишь, и то, кем он является на самом деле — две абсолютно разные фигуры. По факту, ты представить себе не можешь вещи, на которые он способен. Твой Хан говорил, что он любил мою мать? Хочешь скажу, сколько раз он ломал ей нос? А ребра? Пальцы? Сколько раз у нее было сотрясение? Сколько раз он толкал ее с лестницы? — и совсем тихо, — Сколько раз насиловал?…
Чувствую, что у меня аж подбородок трясется, губы ходят ходуном, сердце гулко бьется в горле. Слышать такое — ужас, и если бы я была на его месте, то тоже ненавидела своего отца…по-настоящему. Своего я ненавижу скорее…из-за моих личных загонов и «мнений». Тут же причины крупнее глыбы, что потопила Титаник, и сколько там, под толщей воды времени, скрыто тайн? В прошлом? Страшно представить…
— Ты думаешь, что его просто так боятся, а на деле он белый и пушистый, потому что тебе спускает с рук все твое дерьмо? Милая, наивная девочка… Хочу, чтобы ты знала: как только он тебя получит, он порвет твою сладкую задницу на лоскуты, соберет вместе, а потом сделает это снова. За каждый твой треп, ты будешь огребать, и, моя сладкая, не пощечину. Он бьет с кулака. Так что хуже я, чем он, или нет…Это с какой стороны посмотреть, да?
И пусть мне мерзко. Пусть страшно. Пусть это невыносимо, но я наконец вижу абсолютно всё. Это не наказание…
— Вот зачем ты это делаешь? Ты думаешь, что я побегу к нему, да? Что соглашусь на его предложение?
— Закончили.
— Нет, не закончили! Ты поэтому ведешь себя так, да?! Хочешь показать мне, каково это быть…с ним?
— Мимо. Я просто хочу трахнуть свою игрушку. И не рыдай, кому нравятся грустные куклы? Сейчас я считаю до трех, потом теряю терпение. Раз…
К сожалению, у меня нет выбора, я ведь в ловушке. Не знаю, что он задумал, что в принципе у него на уме, так как Макс снова обнес себя ледяной стеной, так что берусь за края хлопковой, светлой кофты, сжимаю ее. Мне претит все, что здесь сейчас происходит, чувства душат, а слезы рвутся наружу. Я выдыхаю их с всхлипом, который не могу сдержать, но глаз не поднимаю. Это ведь не попытка подмять его под себя, сманипулировать, я просто собираю волю в кулак, чтобы снять эту чертову одежду. Выдыхаю, считаю до трех и начинаю тянуть кофту вверх, как вдруг Макс перехватывает мои крест на крест сведенные запястья и останавливает. Я замираю. Не только поэтому, но и потому что вдруг он оказывается рядом, правда не с угрозой, с другим посылом. Нет в этом ничего сексуального, агрессивного или жестокого — даже мои руки он держит бережно и мягко. Я упираюсь ему в грудь лбом, роняя слезы на пол, он гладит меня по волосам щекой. Молчит, а потом вдруг хрипло шепчет.
— Не могу. Я так не могу…
Я понимаю о чем он, а Макс подтверждает мои догадки — это было не наказание, скорее попытка меня запугать…
— Ты
