– Ее надо увезти отсюда, – медленно, с глазами, затуманенными от слез, ответила Нелл. – О’Доннелл открыл для Анны дверь, которую уже не закроешь. Видимо, поэтому у нее и началась деградация. Она не понимает, чего ей недостает, но нуждается в том, чем еще недавно наслаждалась. В ее поведении, особенно в обращении с Долли, есть элемент фрустрации. Но все это так загадочно, так глубоко скрыто! Мы ничего не знаем о мире умственно отсталых людей, не понимаем, какие чувства они испытывают, что вообще ощущают, кроме бешенства и счастья. Иногда мне кажется, что их эмоциональная жизнь гораздо сложнее, чем мы думаем.
– Что ты заметила сегодня, Нелл? – спросил Александр.
– Досаду, направленную на Долли, – честное слово, папа, Анна со злостью отшвыривала малышку. И поскольку Долли к этому уже привыкла, значит, такое повторяется постоянно. Но начались вспышки злости, только когда Долли подросла и поумнела настолько, чтобы избегать травм. Сейчас для нас важнее Долли, потому что у нее есть будущее. Долли – здоровый, умненький, совершенно нормальный ребенок. Как можно допустить, чтобы ее будущее зависело от Анны? Но если мы не разлучим их, неизвестно, что придет Анне в голову.
– И ты предлагаешь не говорить Долли, что Анна – ее мать? – спросила Элизабет. – Объяснить, к примеру, что ее мать – я?
– Если нам удастся сохранить тайну – да.
Александр слушал лишь вполуха, задумавшись о том, как быть с клятвой, данной им Яшме.
– А если отправить Анну не в сумасшедший дом, а в другую семью? Ухаживать за ней должны женщины, чтобы не повторилась история с О’Доннеллом. Надо подыскать дом с большим двором и с садом, чтобы она чувствовала себя как дома. Скажи, Нелл, Анна сможет забыть нас? Научится любить хоть кого-нибудь из опекунов?
– Лучше опекуны, чем сумасшедший дом, папа, или жизнь дома, но взаперти. Если ты подыщешь Анне дом в Сиднее, я буду следить за тем, как с ней обращаются.
– Следить? – встревожилась Элизабет.
В глазах ее дочери вновь мелькнули стальная воля и предусмотрительность Александра Кинросса.
– Да, мама, за этим придется строго следить. Люди лживы, особенно те, кто берется ухаживать за безнадежно больными. Их подопечные могут стать жертвами умышленной жестокости, просто черствости и невнимания. Не спрашивай, откуда я это знаю, – знаю, и все. Вот я и буду присматривать за Анной – неожиданно навещать ее, смотреть, нет ли у нее на теле ран, проверять, моют ли ее, и так далее.
– Ты свяжешь себе руки, – напомнил Александр.
– Папа, мне давно пора хоть чем-нибудь помочь Анне. Мама и без того слишком долго несла свой крест.
– У меня были хорошие помощники, – ради справедливости заметила Элизабет. – Представьте, что было бы, если бы мы, к примеру, не смогли позволить себе няню! Кстати, у одной семьи в Кинроссе та же беда.
– Но с другим исходом. В той семье девочка родилась уродцем – с заячьей губой, волчьей пастью, карликовым ростом, – объяснила Нелл.
– Откуда ты знаешь? – поразился Александр.
– Когда я жила дома, я часто навещала ее, отец. Меня заинтересовал ее случай. Но она не проживет так долго, как Анна.
– Тем лучше для нее, – сказал Александр.
– Но не для ее матери, – возразила Элизабет. – Не для братьев и сестер. Они любят ее.
Неделю спустя Анна сломала Долли руку и напала на Пиони, когда та пыталась спасти охрипшего от плача ребенка. Медлить и раскаиваться стало некогда: пришлось успокаивать отбивающуюся Анну. Ребенка у нее забрали. Пока в Сиднее подыскивали дом, Анну переселили в комнаты для гостей с отдельным входом и замками на внутренних дверях. Однако комнаты располагались на нижнем этаже, поэтому на окнах понадобилось установить решетки.
Александр и Нелл поспешно уехали в Сидней осматривать дома, и Нелл воспользовалась поездкой, чтобы подробно поговорить с отцом. Впрочем, смелости она набралась, только когда поезд уже подъезжал к Литгоу.
– Знаешь, папа, – начала она, – по-моему, в конце концов нам придется просто построить этот дом. Вряд ли мы найдем уже готовый с двором в центре. Проект мы можем заказать Донни Уилкинсу – заодно и избежим огласки.
– Продолжай, – велел Александр, глядя на дочь с насмешливым удивлением, смешанным с недоверием.
– Я слышала, в Драммойне и Розелле большие земельные участки, доходящие до самой гавани, скоро будут распродавать – из-за экономического спада. Люди, которые могли позволить себе большие особняки и участки, разоряются один за другим из-за краха банков. В «Апокалипсисе» кризис, папа?
– Нет, Нелл, и не предвидится.
Она с облегчением вздохнула:
– Тогда все в порядке. Скажи, я права? Земля на берегах гавани действительно удачное вложение средств?
– Верно.
– Значит, если мы купим одно или два поместья, выставленных на торги, мы ничего не потеряем?
– Нет, вряд ли. Но зачем жаться к гавани, если за бесценок можно купить великолепный особняк в Воклюзе или Пойнт-Пайпере?
– Это престижные пригороды, папа, а жители таких районов… смешные люди.
– То есть ты считаешь, что мы недостойны жить в престижных пригородах?
– Люди, которые там селятся, редко бывают в такой глуши, как наш Кинросс, – они жмутся поближе к губернаторам и королям. Держат фасон, – добавила Нелл, употребив новое выражение.
– А кто же такие мы, если не живем в престижных пригородах и не держим фасон?
– Нувориши, – мрачно откликнулась Нелл. – Просто нувориши.
– Ну и ну! Значит, по-твоему, я должен купить обширный участок земли вместе с особняками в тихом пригороде вроде Розеллы?
– Вот именно! – просияла Нелл.
– А ведь это мысль, – заметил он. – Экономия средств. Но тебе будет трудно ездить из Глиба в Розеллу, чтобы присматривать за Анной.
– Я пока не планировала поселить ее в Розелле, – уклонилась от ответа Нелл. – Но какой-нибудь особняк может стать главным корпусом новой больницы. Не сумасшедшего дома – именно больницы. Где душевнобольных будут по-настоящему лечить.
Александр нахмурился, но не сердито.
– К чему ты клонишь, Нелл? Хочешь сделать меня, нувориша, филантропом?
– Нет, не совсем. Скорее… м-м…
– Выкладывай, дочка.
Вздохнув, Нелл бросилась в омут головой:
– Папа, я не хочу быть инженером. Я мечтаю учиться на медицинском факультете.
– На медицинском? И когда же ты решила?
– Честное слово, сама не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, всегда об этом думала – еще с тех пор, когда потрошила кукол и делала искусственные органы… Но я даже не надеялась стать врачом, ведь на медицинский факультет женщин не принимали. А теперь запрет снят, девушки стаями поступают в университет!
Не выдержав, Александр рассмеялся.
