Выставка картин расположилась на тротуаре вокруг здания суда, захватив еще участок между домом и тюрьмой. Как ни упирался Дуэйн, но женщины заставили его надеть галстук в белый горошек.
– В жизни не чувствовал себя глупее, – несколько раз прошептал он, прохаживаясь между рядами выставленных картин в компании жены и Джейси.
– Дуэйн, помолчи, никому нет дела до твоей глупости, – сказала Карла.
Люди, выставившие картины, стояли позади своих полотен. Дуэйн крайне удивился, увидав среди них много знакомых лиц. Он и не подозревал, что столько соседей и коллег подвержены артистическим импульсам.
Было, однако, очевидно, что они не только подвержены артистическим импульсам, но и возлагают большие надежды на свои произведения. Сперва он намеревался просто побродить по рядам картин и расположившихся около них художников, чтобы в нужный момент поддакнуть Карле и Джейси, но вскоре понял, что все не так просто. Каждый художник требовал, пусть молча, к себе внимания. Вот он подошел и остановился перед картиной, написанной маслом, изображавшей красный пикап, припаркованный у заправки. Это была работа Бада Уордхольта, хозяина местной бензозаправочной станции. Бад был веселым человеком, он всегда ухмылялся и жевал табак. Так улыбаться мог только Бад. На этот раз Бад табак жевал, но не улыбался, и Дуэйн догадался, что тот ждет его оценки. Дуэйн долго смотрел на картину с красным пикапом «шевроле», из бака которого торчал топливный наконечник, и, наконец, произнес:
– Эта машина мне знакома.
Бад Уордхольт облегченно вздохнул, и улыбка опять заиграла на его лице.
– Я так и знал, что ты его узнаешь, – проговорил он. – На этом старом «шевроле» гонял Дики.
– Боже мой! – удивился Дуэйн. – Когда ты нарисовал свою картину?
– Много лет назад, – заметил Бад несколько обиженно.
– Очень неплохо, – похвалил Дуэйн. – Можно разглядеть даже номерные знаки.
Он перешел к следующей картине, тоже написанной маслом, где было изображено густое пятнышко с голубыми глазами. Картина называлась «Наша дорогая малютка». Слева и справа от этой картины стояли почти идентичные полотна с голубоглазыми пятнами. Одна работа имела название «Наш первый внук», а вторая – «Просто маленький комочек любви». Автором была старая леди Коллинс, которая вместе с мужем держала возле озера магазинчик с рыболовными принадлежностями. Их дочь, Синди, мать трех комочков любви, имела неприятности из-за подделки чеков.
У Дуэйна снова возникло желание задушить Лестера за то, что он сбежал в такой ответственный момент, спихнув ему еще одну неблагодарную работу. Проходя по тротуару и придумывая, что бы сказать такое каждому маэстро от живописи, он только больше и больше злился на Лестера.
– Очень даже неплохо, – говорил он в большинстве случаев, что никак не устраивало художников.
Те, кто работал на нефтяном промысле, а таких нашлось немало, все как один представили картины с буровыми вышками на фоне заходящего солнца. Было также немало фермеров, которые на своих картинах отдали предпочтение тракторам или молочным коровам, хотя нашелся один, имевший свиноводческую ферму, выставивший на всеобщее обозрение любимую рекордистку.
На картинах ковбоев неизбежно присутствовали лошади или лики Уилли Нелсона. Любители рыбной ловли, естественно, представляли рыбу, а охотники – оленей. Излюбленными темами художниц (а их число тоже было внушительным) были поле с васильками и пруд на закате дня – последние количеством несколько превосходили буровые вышки с обязательным заходом солнца. Бастер Ликл па своей акварели изобразил «Молочную королеву». Кроме того, то тут, то гам можно было заметить внуков, стариков, невест, не меньше тридцати кошек и столько же собак.
До этого Дуэйн лишь однажды побывал в музее, да и то мельком. Его единственной заботой во время этого кратковременного визита было следить во все глаза за тем, чтобы Джек не уничтожил какой-нибудь предмет искусства. И со своей задачей он справился бы, ничего не успев, конечно, разглядеть при этом, если бы не скульптура лягушки, которую Джеку каким-то непонятным образом удалось свергнуть с пьедестала. Никто не мог понять, как он добился этого, поскольку скульптура весила шестьсот фунтов, а Джек в то время в десять раз меньше, но тем не менее ему удалось сделать эго. Дуэйн испугался, что придется платить миллионы за причиненный ущерб, но дирекция музея Форт-Уэрта, обрадованная тем, что лягушка не пришибла ребенка, не взяла с него ни цента.
Чем больше Дуэйн расхаживал среди выставленных полотен, тем сильнее нервничал. Его знакомство с миром искусства ограничивалось лишь тем эпизодом, в котором самым приятным было то, что не пришлось раскошеливаться на разбитую вдребезги скульптуру. Как выделить лучшие среди такого разнообразия маленьких комочков и буровых вышек на закате? Его неопытному глазу они все казались более или менее одинаковыми.
Вскоре он заметил Джуниора Нолана, разглядывающей) с печальным выражением лица одну картину. Дуэйн с ужасом обнаружил, что картина, на которую тот уставился, была портретом Дики, сидящего без рубашки на оранжевом диване. Больше, чем сын, его поразил диван, который стоял в доме Сюзи Нолан, и на нем только вчера они занимались любовью. Картина, вне всякого сомнения, могла принадлежать только Сюзи.
Джуниор тоже узнал диван. Да, его лицо было грустным, но одновременно и гордым.
–| Сюзи могла бы стать художником, – тихо проговорил Джуниор. – Сюзи могла бы многого достичь.
Дуэйн пригляделся к картине, и она ему показалась лучше остальных. Это, конечно, был его Дики, молодой и красивый, с мягким выражением лица, выражением, которое Дуэйн редко замечал у сына.
Пока он увлеченно разглядывал картину, подошли Джейси с Карлой и остановились за его спиной. Джуниор печально улыбнулся им. Дуэйну стало неловко, так как женщины стояли и, ничего не говоря, смотрели на картину. На миг выражения их лиц просветлели.
Дуэйну хотелось смотреть и смотреть на картину, но только одному, а не в присутствии жены и Джейси. Картина лишний раз подтверждала, что Сюзи очень любит Дики, а он ошибался в ней, не воспринимая эту женщину всерьез. Картина также заставляла задуматься, почему она допустила его, Дуэйна, в свою жизнь.
Следующая работа, к которой он подошел, принадлежала Сонни. Дуэйн припомнил, что давным-давно Сонни пробовал свои силы в живописи, рисуя, главным образом, здания, расположенные вокруг городской площади. Некоторые его картины были даже проданы в аптеку, другие до сих пор висят в старом отеле, а одна – в «Молочной королеве».
Но данная работа не походила на то, что он видел раньше. Во-первых, размерами она превосходила все картины, которые он успел просмотреть. В верхнем правом углу был изображен светофор с красным огнем на пустынной улице. В углу напротив красовалась суперобложка школьного учебника, на которой было написано «Для Талиа». В левом нижнем углу был нарисован мальчик в кепке, подметающий улицу перед кинотеатром, а в правом – старый человек, согнувшийся над бильярдным столом в пустой комнате. Центр картины заполняло футбольное поле в обрамлении размытой толпы зрителей на трибунах. На зеленом поле футболист обнимал королеву красоты. Картина называлась «Родной город». Дуэйн никак не мог оторваться от нее, вникая в каждую деталь. На афише кинотеатра он даже разглядел название фильма – «Парень из Техаса». О таком фильме Дуэйн ничего не слышал.
