Аарон почувствовал, как в нем закипает гнев.
– Подожди-ка, пока ты не увидишь все еще более ясно. Ты не кто иной, как маленький поденщик, которого Джерри использует для того, чтобы в данный момент расправиться со мной. Увидишь, как быстро ты вылетишь, как только мое имя уберут из названия фирмы.
– Папа, пока я здесь работаю, фирма будет называться «Парадиз – Лоэст». – Аарон чувствовал себя так, как будто получил пощечину. Напряжение спало, гнев улетучился, в душе была одна пустота. – Ты бросаешь людей, как только видишь, что они не оправдывают твои ожидания. Ты не любишь их такими, какие они есть, со всеми их недостатками. – Крис встал и прошелся по комнате. – Поэтому, папа, я пришел сказать тебе следующее: мне больше не нужно, чтобы ты любил меня. И мне не нужно, чтобы я любил тебя. Я, видимо, буду любить тебя – я еще не знаю, – но мне это не нужно.
Аарон смотрел, как сын вышел из комнаты. Когда дверь за Крисом закрылась, Аарон положил голову на ручку кресла и заплакал.
День был очень трудным. Анни подняла глаза от стола в большой, залитой солнцем кухне и уставилась в окно. Сегодня она не работала над рукописью, которая, после ее возвращения из Японии несколько недель назад, медленно, но неуклонно распухала. Вместо этого она, по ее собственному выражению, делала домашнее задание по математике.
Она рассчитала, что сможет получить за квартиру около миллиона. Может быть, немного больше. Затем, если она продаст обстановку – некоторые вещи, которые оставил ей отец, были очень хороши, – она сможет получить еще около ста пятидесяти тысяч долларов. Если вложить эти деньги и не трогать их, она вполне сможет рассчитывать на ежегодный доход в сто тысяч. Тогда она оплатит школу для Сильвы, и еще немного останется. При бережливом использовании эти деньги смогут обеспечить будущее Сильви до конца ее дней.
Было не совсем ясно, где и на какие средства будет жить сама Анни. Она могла бы продать дом бабушки, но ей очень не хотелось этого делать, да и в любом случае много это не даст, и, кроме того, она хотела бы оставить его для мальчиков. У нее еще было немного наличных денег, их может хватить на то, чтобы снять скромную квартирку на год или чуть больше.
Она сможет снять студию примерно за тысячу в месяц. А что потом?
Мысль о том, что она, разведенная, живет в комнатушке, напоминающей спичечный коробок, всего на несколько сотен в неделю, испугала ее. Она могла бы переехать в менее дорогое место, но куда? Вce, кого она знает, живут здесь, ведь она прожила в Нью-Йорке всю свою жизнь.
Конечно, Аарон получит приличную выплату за свою долю в агентстве, хотя все подробности еще не были оговорены. И часть этих денег пойдет Сильви. Анни невольно улыбнулась. Продав Бренде некоторые антикварные вещи Билла, Элиз удалось отомстить ему, она смогла положить начало карьере Бренды и выплатить часть денег за обучение Сильви.
Аарон, однако, сказал ей, что ему нужны средства, чтобы открыть свою фирму, и Анни решила никогда больше не зависеть от него. Она сама позаботится о Сильви.
Она встала и начала бродить по квартире. Был ясный день, но истое небо не могло приободрить ее. Мысль о том, что придется жить в темной комнате, без этого света, без этого вида, этого уюта, была для нее невыносима. Вот почему она отложила все финансовые заботы на потом. Но было ясно, что она должна что-то сделать по этому поводу.
Она не возьмет деньги у Элиз, не возьмет ничего и у мистера Танаки, хотя она очень обрадовалась, узнав, что он собирается перечислить деньги для «Сильван Глейдс» и должен был с этой целью подписать доктору Геншер бумаги для поездки в Японию, чтобы обсудить возможность создания там еще одной школы. Поэтому она должна была отказаться от всех обещаний Аарона выплатить долг. Нет, она должна сделать что-то по этому поводу сама.
Шелковистый ковер приятно ласкал ее босые ноги, ярко блестел обеденный стол темного красного дерева. В новой квартире не будет места для обеденного стола. Она прошла через гостиную в оранжерею. Ее любимые бонсаи, ее клен, казалось, приветствовали ее, покачивая кронами, когда она проходила мимо них. Они всегда были ее друзьями, свидетелями того, как она здесь выросла. Она нежно погладила маленький красный листочек. Они не смогли бы жить без теплицы. Не будет больше бонсаи.
Анни вышла на террасу. Легкий ветерок шевелил ее волосы. Глаза у нее наполнились слезами. «Мне следовало бы радоваться, что я могу продать все это, – подумала она. – Это удается очень немногим. Я смогу обеспечить всех трех моих детей, сделать их здоровыми и счастливыми. Я не буду голодать, у меня есть хорошие друзья, и, возможно, у меня есть талант. Я сама отвечаю за свою жизнь и делаю для этого необходимые шаги. Кажется, я нравлюсь хорошему человеку, и он мне нравится. Это больше того, что могут иметь многие люди. Я должна быть благодарна за это».
Но она не испытывала этого чувства. В этот момент она думала только о себе и ощущала себя очень несчастной. Она села на террасе и заплакала.
* * *
Вечером того же дня Анни и Мигель обедали вместе в куби-но-китайском ресторане на пересечении Колумбус-авеню и Девяносто четвертой улицы. Так далеко обычно не забирались ни ЮПИ,[6] ни другая молодежь разного толка. Ее мрачное настроение постепенно прошло после того, как они выпили какого-то дорогого вина и Мигель рассмешил ее. Он рассказал ей, как продвигаются дела с Морти Кушманом, считая, что у него есть шанс заставить того предстать перед большим судом, а также полагая, что он сможет предъявить серьезные обвинения Джилу Гриффину. Это не решало ее проблем, но, безусловно, подняло настроение. Как говорил ее отец, только сильные добиваются справедливости. Она решила быть сильной.
После обеда они прошлись по проспекту Колумба и зашли в Музеум-кафе выпить по стаканчику. Анни редко выбиралась за пределы Вестсайда. Эта часть города казалась моложе, беспокойней, неистовей, этнически более разнообразной, чем ее спокойное окружение. Может быть, она смогла бы найти себе квартиру здесь? Но она вынуждена была признаться, что одной ей здесь было бы неспокойно. Но сейчас она была не одна, а с очаровательным мужчиной. Они шли по проспекту, взявшись за руки, и она чувствовала себя частью этой суетливой толпы.
В то время, как Мигель вел ее по мощеной дорожке мимо планетария, она поняла – должно что-то произойти. И была рада этому.
– Тебе холодно? – спросил он, чувствуя, что она дрожит. – Отвезти тебя домой?
– Я не хочу домой. Мне сейчас там очень грустно.
– Я,знаю. – Он сочувственно посмотрел на нее. – Мне дома тоже очень грустно. – Он помолчал. – Мне бы хотелось побыть с тобой наедине.
