оборвалось.
* * *
«Какого черта? — шарашило по мозгам. — Какого черта?»
Уставившись на Соколовского, Лиза растерянно буркнула себе под нос:
— Паша? Это, должно быть… шутка? Почему он здесь?
Внезапно с ней поравнялся Андрей. Тяжело дыша, он встал плечом к плечу.
Машинально взглянув на друга, она поняла, что с ним творится что-то неладное. Он был слишком напряжен. Слишком взвинчен. Стискивал зубы так сильно, что его кадык ходил ходуном, а на скулах играли желваки.
Гордеев смотрел на Соколовского с таким гневом, презрением, с такой всепоглощающей яростью и откровенным вызовом, что Лизе стало дурно.
Последний, в свою очередь, горько усмехнулся. Понимающе кивнул, соглашаясь с агрессией в свой адрес, и… сокрушенно опустил голову.
А у нее от этого жеста ком в горле образовался, а на глазах выступили слезы.
Ужаснувшись собственной догадке, Лиза изумленно выдохнула:
— Ты с ума сошел? В чем ты его обвиняешь?
Андрей продолжал буравить Пашку убийственным взглядом.
— Его отец заживо сжег моих родителей! — отчеканил чужим металлическим голосом. — И чуть не убил моего брата! Единственного родного человека!
— Дрю!
— Ты что, не слышишь меня? — вспылил друг. — Рыжик, его отец…
— Я знаю! — не менее раздраженно перебила его Лизавета. — И знаю также, что каждый из нас в ответе лишь за свои поступки! ЗА СВОИ!
— Но…
— Никто не должен отвечать за чужие грехи! — закричала она, обхватывая ладонями его лицо и вынуждая смотреть строго на нее, строго в глаза. — И только конченый идиот способен обвинить человека в преступлениях, к которым сам он не имеет вообще никакого отношения! Это глупо. Господи, как же это глупо! Давай тогда и меня обвиним? И тебя? Или наивно полагаешь, что наши отцы были святыми? Нет, Андрей. Подумай лучше!
Она отстранилась, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица.
Как стремительно бледнеет кожа. Как лоб покрывается крупной испариной.
Как глаза наполняются осознанием, пониманием и неподдельным ужасом.
Будто разговаривая с самим собой, Гордеев отчаянно прохрипел:
— Черт подери! Что я наделал? Мне нужно… я… ЧЕРТ ПОДЕРИ!
Сорвавшись с места, он, точно обезумевший, рванул в сторону «Газели», на которой они приехали. Однако и трех метров преодолеть не успел. Догадавшись о его намерениях, Зарутский остановил Андрея словами:
— Позже, сопляк! По своим делам свалишь позже. Эта тачка нам еще нужна!
Нехотя, но друг остановился. Лиза же вновь сосредоточилась на Пашке.
И вновь ощутила предательское жжение в глазах. На Соколовского было больно смотреть. Сломленный. Ссутулившийся. Погруженный в тревожные безрадостные мысли, он не поднимал ни головы, ни взгляда. И это стало для нее последней каплей. От сочувствия на душе стало очень-очень горько.
Он стоял гораздо дальше своих лидеров. С основной массой людей.
В толпе, но один, как бы странно это ни звучало. С трудом понимая, что творит, поддавшись исключительно зову своего сердца, Лиза медленно двинулась в его сторону. А оказавшись рядом, вымучила из себя нервную улыбку, обратившись к нему по имени:
— Пашенька?
Он встрепенулся от неожиданности и уставился на нее пустым, почти безжизненным взглядом:
— Рыжая?
Несколько мучительно долгих секунд они напряженно таращились друг на друга. Молча. С плохо скрываемым сожалением и чувством полнейшей безнадеги. И с каждым новым вдохом у нее за ребрами ныло все сильнее. Ей даже представить было страшно, какие эмоции сейчас испытывает Пашка. И каких усилий ему стоит это показное безразличие ко всему происходящему. Ее самообладание дало-таки критический сбой. Из глаз хлынули слезы. Тихонько всхлипнув, она обняла его так крепко, как только смогла. Шумно выдохнув, Соколовский в ответ тоже стиснул ее что было мочи.
— Ты – не он! — яростно рычала Лизавета, пытаясь достучаться до него. — Не он! Слышишь? НЕ ОН! Никто не вправе тыкать в тебя пальцем и обвинять в том, чего ты не делал! Пусть все ваши «праведники» сперва свои грехи сосчитают! Или тупо катятся к дьяволу со своим ценнейшим, но никому не нужным мнением! А ты – замечательный человек. Отличный друг. Сын. Брат. Мужчина. Ты дорог нам. Всегда помни об этом. Пожалуйста, помни!
Пашка медленно отстранился и задумчиво протянул:
— Что ты творишь, а? Заставляешь меня впервые в жизни завидовать другу!
Лиза нервно хихикнула, стыдливо растирая по лицу соленую влагу.
— Уезжай, — произнесла абсолютно серьезно. — Тебе не нужно быть здесь.
— Не могу. Я должен.
— Мы оба понимаем – у твоего отца очень мало шансов! — возразила она более настойчиво. — А это значит, что тебе придется стать свидетелем…
Замолчала, старательно подбирая более щадящие слова. Что само по себе было непросто. В итоге, тяжело вздохнув, девушка продолжила:
— Ты даже не представляешь, на что себя обрекаешь! А я – знаю. Если останешься, вынужден будешь жить с этой болью всю свою жизнь. Ты не сможешь забыть. И равнодушным остаться тоже не сможешь. Поэтому я очень прошу тебя – не упрямься! Забирай Андрея, и оба уезжайте!
Соколовский призадумался на некоторое время, а потом сдержанно кивнул:
— Только если старшие сочтут это разумным и уместным.
— Считай, что сочли! — незамедлительно отреагировал дядя Боря. — Уматывай!
Но ни Пашка, ни Гордеев покинуть «место встречи» не успели. Как раз в этот момент толпа расступилась, и все увидели Шмеля (закованного в наручники) в компании шести вооруженных конвоиров. В ту же секунду у Андрея словно башню сорвало. Зарычав не своим голосом, он угрожающе ринулся в сторону Соколовского-старшего, на ходу извлекая из кармана острый складной нож.
«Нет! Господи, нет! Молю, не дай ему оступиться!»
Лиза оцепенела от ужаса, будучи не в состоянии сделать даже крохотный шаг. Ноги налились свинцом, и точно приросли к земле. Ей казалось, словно она кричит, что есть мочи надрывая глотку. На деле же, вынуждена была бездействовать, и молча наблюдать за всем происходящим со стороны.
Теперь мотивы Андрея стали ясны, как день. Его желание сопровождать ее. Небывалое упрямство и несговорчивость. Он ехал сюда исключительно из-за Шмеля. С одним единственным желанием – свести счеты. Отомстить за семью. И находился уже в нескольких метрах от своей цели, напрочь игнорируя оружие конвоиров, направленное в его сторону. Ему было плевать. Гордеев пер напролом, как танк. Как чертова бездушная машина.
«Они убьют его! – осознала, балансируя на грани истерики. – Если не сдержится, если нападет на Шмеля до суда…
