— Я очень рад. Значит, вовсе не болезнь помешала тебе вернуться с Рафаэлем в Бразилию?
— Господи! Конечно, нет! Разве он ничего не объяснил?
— По-моему, Раф сказал, что тебя задержали какие-то дела, связанные со вступлением в права наследования.
— Разве этого объяснения недостаточно?
— Я очень хорошо знаю Рафа, — просто ответил Карлос. — С тех пор как он вернулся без тебя, его словно подменили. Он — да простятся мне такие слова — ведет себя как последний ублюдок и бросается на всех словно бешеный пес. Признаться, я бы не удивился, если бы узнал, что ты умерла.
— Ну конечно, — скептически заметила Джессика. — А кто эти бедняги, на которых он… бросается?
— Да все! — Карлос широко развел руками и криво улыбнулся. — Мать, бабка, дядья, тетки, кузены — все. Даже мне перепало несколько тычков.
— Можешь не волноваться, Карлос, это у него пройдет. Ведь ничего особенного не случилось… — сказала Джессика, тщательно избегая его взгляда, и поправила на столе безупречно ровную стопку бумаг, которые Софи принесла ей на подпись.
— Это ты так говоришь. Тогда объясни мне, почему орхидеи преподношу тебе я, а не он? Почему мне приходится это делать? Поверь, Джесс, я спрашиваю не из праздного любопытства. Мне важно знать!
Джессика подняла на него взгляд.
— Так, значит, эти орхидеи не от него?..
— Увы, нет, не от него. Так кто же?
Он слегка изогнул бровь — совсем как Рафаэль, и Джессика поняла, что выдала себя. Поэтому она сказала с легким раздражением:
— Ты хочешь знать, почему Рафаэль перестал посылать мне цветы? Все очень просто. Теперь я его жена, и ему больше не нужно меня завоевывать. Кто беспокоится из-за жен? Никто.
— Нет, я не верю, что дело только в этом.
— Тогда я не знаю. Тебе придется спросить у самого Рафаэля.
Карлос жалобно улыбнулся.
— Если бы мне жизнь была недорога, я бы уже давно расспросил Рафа. Но я предпочитаю пока с этим обождать. Вместо этого я лучше скажу тебе, что я думаю по этому поводу. Вы двое поспорили, может быть, даже поссорились, и Рафаэль, как человек гордый, просто счел ниже своего достоинства оправдываться. Он считал, что ты знаешь, как он к тебе относится и как высоко тебя ценит; именно поэтому твое подозрение, будто он способен сознательно причинить тебе боль, оскорбило и унизило его. А ты приняла его молчание за безразличие или — еще хуже — за признание вины.
— Почему же он ничего мне не возразил?
— Возражать, оправдываться значило открыть тебе, до какой степени ты ему небезразлична, а Раф не хотел, чтобы ты узнала его слабое место, пусть это даже касается только тебя. Он рассердился, Джессика, но не только. Ему было больно, очень больно — вот почему он послушался тебя и ушел. Вы просто не поняли друг друга, и вот теперь ни один из вас не может забыть обиду и протянуть другому руку.
— Типичная ссора двух любовников, — подвела итог Джессика, и в ее голосе прозвучала ирония. — Увы, Карлос, мне очень не хотелось бы разочаровывать тебя, но причина нашей размолвки гораздо серьезнее, чем простое непонимание и уязвленная гордость.
Карлос издал какой-то неопределенный звук — он не то саркастически хмыкнул, не то фыркнул презрительно.
— Тогда, конечно, все гораздо сложнее.
— Можно сказать и так. — Джессика немного помолчала. — Поверь, Карлос, я очень высоко ценю твою заботу… и твою дружбу. Мне жаль, что ты и твои родственники вынуждены страдать из-за меня, но я ничего не могу поделать. Что-то не сработало, понимаешь? Так что давай не будем больше это обсуждать.
Карлос долго и пристально ее разглядывал, потом сказал:
— Мне не нравится слово «размолвка».
— Почему нет?
— Ты ведь хочешь и дальше работать в «Голубой Чайке», продолжать свое дело? Но ведь тебе придется постоянно контактировать с Рафом, хотя бы просто говорить по телефону. Как ты будешь держать себя с ним? Как будто вы чужие? А что ты скажешь ему, когда вы останетесь вдвоем? Сможешь ли ты позабыть все, что между вами было? Сможешь ли ты вести себя с ним просто как один из партнеров по бизнесу, который заботится и думает только об интересах компании? В конце концов, вы же повенчаны в церкви.
Эти же вопросы Джессика все время задавала себе, но, к сожалению, так и не нашла ответов. Глядя в сторону, она сказала:
— Я ничего не знаю. Я попробую.
— Отлично. А чего ты ждешь от Рафа?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Наклонив голову, Карлос глянул на нее исподлобья.
— Ты прекрасно знаешь, что он — не холодный американец с рыбьей кровью в жилах и не делец, у которого компьютер вместо сердца. Стоит ему только один раз увидеть твои губы или, не дай Бог, случайно тебя коснуться, и он не сможет сдержаться. Он… он захочет тебя, и ничто не сможет его остановить. Что ты будешь тогда делать?
Теплое чувство шевельнулось в груди Джессики возле самого сердца, и она сразу узнала его. Это была надежда, сумасшедшая надежда, но она не хотела давать ей воли. Джессика вообще больше ничего не хотела. Подавив стон отчаяния, готовый сорваться с ее губ, она тихо спросила:
— Зачем? Зачем ты это делаешь?
— Затем, что Рафаэль — мой друг, мой compadre . Он мне ближе, чем мог бы быть родной брат, и мне больно видеть, как он страдает. Больше того, я знаю его и немного знаю тебя; я видел вас вместе и утверждаю, что ты подходишь ему лучше, чем кто бы то ни было! Вы можете составить прекрасную пару, Джессика. В нем столько любви, столько страсти и огня…
Джессика скептически покосилась на него.
— Ты уверен, что мы говорим об одном и том же человеке?
— Перестань! — воскликнул Карлос с упреком и болью. — Кому, как не тебе, знать, что он любит тебя всем сердцем!
— С чего ты взял? — с горечью возразила Джессика, стараясь изгнать из памяти те дорогие ее сердцу воспоминания, которые снова ожили в ней при этих словах Карлоса. — Он женился на мне из-за денег, из чувства ответственности, и еще он, наверное, немного боялся того, что я могла бы устроить, если бы он обманул мои ожидания. Ну и конечно, Рафаэль чувствовал ко мне физическое влечение, хотя оно, похоже, погасло в нем после первой же брачной ночи.
— Оно не погасло, — возразил Карлос с кривой улыбкой. — С чего бы иначе Раф был в таком собачьем настроении? Что касается остальных причин, которые ты перечислила, то это все чушь. Раф знает, что такое сострадание, но он никогда бы не связал себя с женщиной из жалости. Больше не связал бы. Ты — его настоящая, истинная любовь, и не видеть, не понять этого просто глупо.
Сражаясь со внезапно нахлынувшими на нее противоречивыми чувствами, грозившими перевернуть все ее умозаключения, Джессика попыталась укрыться от них за стеной подозрительности, но это ей не помогло.
