— Это спонтанное решение, — ответила Финелла, тесно прижимаясь к плечу Тэлли. В сумерках ее лицо выглядело лукавым и по-девичьи задорным. — Я бросилась на него, а он на меня бросился.
— Она крадущая младенцев, — прожурчал Тэлли, погладив Финеллу по макушке. — Она собирается пеленать меня в кашемир и каждый вечер петь мне колыбельную.
— Прелестно звучит, — вздохнула Нелл. — Мне же обещаны только походы без снисхождения и спальный мешок.
— Что это — спальный мешок? И с чем его едят? — поинтересовалась Финелла.
— Это орудие пыток. Алесдер в нем спит, когда ходит в горы, и клянется при этом, что может лечь в него мокрый, как мышь, а через полчаса уже высохнуть..
— Именно так. Вода снаружи, но внутри — никогда.
Тэлли тут же сострил:
— Очень похоже на поступление денег на счет «Талиски» в банке.
— Чепуха, — объявила Нелл. — В этом сезоне у нас дела шли замечательно, если исходить из того, что он первый. И в банке тоже так думают.
— Да, должен заметить, что это так, — заключил Тэлли, поднял камушек и бросил его в воду. Быстрые круги сразу же были погашены барашками. — Я думаю, что возьмусь за это на следующий год.
— Господь тебе поможет, — сухо откликнулась Нелл, хотя она понимала, что, невзирая на насмешливый тон Тэлли, по-своему он с ней согласился. — Будь осторожен, и не получишь под зад ногой.
— Забавно, я-то думал, что уже получил, — загадочно сказал Тэлли и снова подошел к Финелле.
— Но это меня к тому же и обезоружило.
— Из всего, что я когда-либо слышала, — это самое романтичное, — отозвалась Финелла и поцеловала его, слегка коснувшись губами, и вздрогнула от холода. — Может, уже пойдем в дом?
Джинни с Калюмом, не отвлекаясь, занимались важным делом приготовления рождественского пиршества, с увлечением думая о возможных будущих праздниках Рождества.
Решив усилить именно средневековый акцент истории «Талиски», они решили накрыть рождественский обед в комнате со сводчатым потолком в башне, и все время Рождественского сочельника, вплоть до купания в джакуззи, дуэт провел за закрытыми дверями — либо в башне, либо на кухне. Заботясь о том, чтобы попрактиковаться в искусстве удаления костей из птицы, Джинни начала с перепелки, вложив ее очищенное от костей мясо в тушку куропатки, из которой тоже удалила кости; которую, кстати, поместила аккуратно в тушку откормленного фазана, тоже без костей. Все это затем было вложено в тушку цесарки, а затем все зашито в тушку индейки. На каждый слой птицы клали слой грибов. Потом этот сверток был надут, и ему вновь придали форму готовой к обжариванию тушки птицы, насадили на вертел и обвязали. Джинни назвала его «Рождественским Василиском».
Целый день «Василиск» медленно жарился — начиная с вручения подарков около елки и вплоть до рождения теленка. Когда наступившие сумерки поторопили компанию, теперь уже включающую Дункана, Флору и Мака, которых поспешно пригласили тоже разделить пиршество, они собрались в комнате со сводчатым потолком в башне, увешанной ветками остролиста, а также шариками омелы, собранными Тэлли с Нелл и перевезенными на вездеходе с лесной оконечности острова. Столбики антикварной кровати с балдахином обвили плющом, ее поместили в центре комнаты, на матрас с кровати положили щит из досок, сверху постелили темно-зеленую скатерть, украсили гирляндами из сосновых и лавровых веток и заставили едой. Из столовой принесли стулья. Чаши с орехами и с компотом поставили на углах стола; в центре поместили массивный подсвечник (который обычно занимал свое место на старинном дубовом сундуке между окон), украсив его листьями и ягодами и вставив две толстые красные восковые свечи. Наверное, это не так точно соответствовало эпохе средневековья, если судить по Голливудским фильмам, но, возможно, было приближено к истинной картине. Висевшие на восточной стене гобелены с рисунком местной флоры и фауны, с орнаментом в виде изображений вереска и колокольчиков, прибавляли еще впечатления такого рода, которое должно было изображать Рождество на телепрограмме в честь партии «зеленых».
— Фантастика! Невероятно! — ликуя, в восхищении повторяли все, когда широко улыбающиеся Джинни с Калюмом выставили свое сказочное произведение кулинарии, как пара пажей, выставляющих блюдо перед королем. Они приделали к золотисто-обжарившемуся «Василиску» шею и голову, сделанные из деревяшки и сосновых шишек, а также хвост, собранный из перьев птиц, мясо которых вошло в блюдо. Голова была раскрашена и позолочена, хвост сделан в виде большого раскрытого веера, сверкающего радужно-зеленым пером из распушенного хвоста фазана. Вокруг большого деревянного шотландского блюда (или «эшета»), на котором помещалась птица, лежали поджаренные лук и яблоки, горки картошки-фри, кучки хрустящих поджарок бекона и маленькие сердцевинки очищенных сладких каштанов и молоденький турнепс. Это было блюдо, как будто приготовленное для хозяина Талиски и его клана.
— Как бы мне не пришлось нарезать его шотландским палашом, — ухмыльнулся Тэлли, наклонившись над эшетом с ножом и вилкой для разделки мяса.
Джинни тут же убрала голову и хвост, которые живописно разместила около канделябра со свечами в середине стола.
— Когда отрежете ножки и крылья, вы сможете резать его ломтями, как хлеб, — пришла она на помощь. — Надеюсь, все пропеклось.
— За это нужно благодарить Марсали, — пошутила Нелл.
— Она в свое время уложилась блестяще, — заявил Калюм, — если бы она еще потянула, «Василиск» мог бы превратиться в деревяшку, засохнуть.
— Насколько я могу судить, это явная «помесь», — заметил, посмотрев на Флору, Тэлли, отрезав первый кусок. — Хотелось бы знать, какие хвосты вошли в коктейль этого сказочного произведения?
— Это немножко напоминает раскрашенные русские куколки, по-моему, они называются «куколки-мамушки», — сказала Джинни, с удовольствием описав последовательность упаковки внутри индейки, в то время как тарелки заполнялись мясом и овощами. Пока Тэлли нарезал блюдо, он изучал с возрастающим интересом все более открывающуюся середину «Василиска». Слои белого и коричневого мяса мраморно и влажно перемежались со слоем грибов.
— Будь это человеческое мясо, — сказал он с ужасным удовольствием, — у нас бы здесь был знаменитый плавильный тигель алхимиков!
Тэлли хотел узнать, чье мясо больше сохранило свой вкус среди этой мешанины и какое потеряло весь свой специфический вкус и запах. И если какое-то мясо взяло верх, то какое — белое мясо или коричневое? Это была интересная метафора, приложимая к жизни вообще. Можно ли вообще установить, кто был отцом Флориного ребенка — и имеет ли это на самом деле значение? И не найдет ли ребенок сам свой путь, свое место в жизни независимо от того, чья плоть и кровь перемешались при его зачатии?
