И тут будто плотину прорвало: слова потекли сами собой. Джина рассказала о том, как ей трудно было занять достойное место среди учениц привилегированного Тэлбота, о встрече с отцом — ее родным отцом, об отношениях с Руфусом и о подкинутой ей броши. То есть призналась практически во всем, включая то, как подкупила парня, чтобы тот стал любовником Скарлетт. К концу рассказа из ее глаз заструились слезы.
— Вот я какая! Я ничего тебе не говорила, потому что ужасно боялась, что ты от меня отвернешься!
— То была не настоящая Джина, — произнес Хью. — Настоящая Джина рядом со мной, и я ее люблю.
Уткнувшись в его плечо, Джина разрыдалась, а Хью продолжил:
— На самом деле тебя сейчас путает то, что родные при встрече решат, будто ты притворяешься, потому что не привыкли видеть тебя такой. — Джина, шмыгнув носом, кивнула. — Ты боишься, что они не поверят тебе. — Снова кивок. — В таком случае позволь мне разобраться с ними самому.
Джина подняла голову, твердо сказала «да» и опять заплакала. Хью ласково поглаживал ее по плечам, и постепенно она затихла.
— Только ты непременно должен им сказать, что полюбил меня именно такой — без косметики, без прикрас.
— Конечно, скажу. Объясню, что для тебя наступил «момент истины», осознания собственного «я». И это вполне естественная вещь, милая. — Хью мягко улыбнулся. — Я как психиатр знаю, что многие, столкнувшись лицом к лицу со смертью, приходят к переоценке ценностей и полностью меняются. В тебе произошла твоя личная маленькая революция, а ни одна революция не проходит безболезненно.
— Скажешь тоже — революция, — пробормотала Джина.
— Нью-Йорк стал для тебя родным городом, но и там я хочу заботиться о тебе, быть твоим защитником и опорой.
Джина вскинула на Хью заплаканные глаза и отчетливо поняла: все, назад дороги нет. Ее жизнь больше ей одной не принадлежит, все тяготы разделил с ней этот чудесный человек.
В Нью-Йорке наступил рассвет. Измученная нелегкой исповедью и так долго сдерживаемыми слезами, Джина продремала на плече Хью всю дорогу до отеля. Чуть ли не на руках он отнес ее в номер, уложил в постель и, убедившись, что с ней все в порядке, спустился в холл.
Со слов Джины он знал, что имя ее матери Сесилия О'Коннор и что живет она в Монкс-Бей. Этого оказалось достаточно. Информационная служба мгновенно выяснила нужный номер телефона.
— Миссис О'Коннор?
— Да. Кто говорит?
— Вы меня не знаете, — быстро проговорил Хью, — но я хочу передать вам привет от Джины.
— С ней что-нибудь случилось?
— Нет-нет, с ней все чудесно. Мы только что прилетели из Лондона.
— Так Джина в Нью-Йорке? Почему же…
— Она не позвонила, потому что просто не успела, — успокоил Сесилию Хью. — Сейчас я все объясню.
— Очень хотелось бы, — заявила Сесилия. — Для начала скажите, кто вы такой.
— Меня зовут доктор Хью Дженкинс. Я психиатр и друг вашей дочери. Она рассказала, что собирается на вашу свадьбу, и я упаковал ее вещи…
— Что? Вы упаковали вещи Джины?! — воскликнула Сесилия на том конце провода.
— Вот именно. В тот момент я не представлял, кто она такая. Видите ли, в Лондоне Джина вела очень скромный образ жизни.
— Я этого не знала. В последнее время мы почти не общались.
— Джина рассказала мне об этом, — признался Хью. — Вы не поверите, но я узнал правду всего несколько часов назад. В самолете. Она показала мне журнальную фотографию, и я — представьте! — даже не догадался, что это она. — Хью негромко рассмеялся. — Сейчас Джина намного красивее, темные волосы ей больше к лицу.
— Откуда вы звоните? Мистер Дженкинс, где вы находитесь?
— В отеле на углу Бродвея и Сорок девятой улицы.
— Я немедленно выезжаю.
— Одну минуточку, я хочу кое-что вам сказать.
— Хорошо, я слушаю.
— Джина избрала иной образ жизни еще до встречи со мной. А сейчас она стала опытным оператором на телефоне доверия.
— Джина? Оператором?
— Ей нравится то, чем она занимается, — твердым голосом произнес Хью. — Она счастлива. А я позвонил вам заранее, чтобы предупредить о происшедших с ней переменах.
— Она счастлива? — В голосе Сесилии прозвучало некоторое сомнение.
— Да, — подтвердил Хью. — Джина счастлива. Но теперь ее трудно узнать: она не пользуется косметикой, не красит волосы, не делает пышных причесок. У нее появилась седина. И она самая красивая женщина на свете.
— Я… я буду у вас через час, — запинаясь, пролепетала вконец растерявшаяся Сесилия.
— К этому времени она как раз проснется.
— Спасибо вам, доктор, большое спасибо.
Не опуская трубку на рычаг, Сесилия набрала номер Скарлетт.
— Мама приехала. Слышишь, Джина в Нью-Йорке.
— Что?!
Сесилия быстро пересказала все, что только что услышала от Хью и в завершение сказала:
— Заеду за тобой через пятнадцать минут. Жди.
Хью, не сомневаясь, что легко узнает обеих женщин, поджидал их в холле. Все трое обнялись, будто давным-давно знали друг друга, заулыбались, прослезились. Потом женщины поднялись наверх, а Хью прошел в бар и, сидя за чашкой кофе, принялся размышлять, как пройдет воссоединение семьи.
А в номере 515 мать, бабушка и внучка тоже обнимались, тоже смеялись и тоже плакали.
— Итак, — наконец произнесла Сесилия, — моя дочка проявила бунтарский характер!
— Как же ты красива, мама! — воскликнула Скарлетт, и все снова засмеялись.
— Какое счастье, что я все-таки выжила, — сказала Джина, утирая слезы радости. — А ведь было время, когда больше всего я хотела…
— Расскажи, как это все произошло, — прервала ее Сесилия и погладила дочь по коротким седеющим волосам, а когда рассказ Джины подошел к концу, подвела итог: — По всей видимости, он чудесный человек.
— Но я стала другой еще до того, как познакомилась с Хью.
— Знаю, знаю, мое сердечко, он об этом сказал.
— Ты не поверишь, мама, но я кое-что сделала для «Гибсон и Кин», — сообщила Скарлетт.
— Да, ей стало известно, что твой директор по сбыту рассказывал кому-то, что компания нанимала самолет, чтобы он мог отдохнуть на Гавайях.
— Эд Джонсон? Вот уж никогда бы не подумала!
— Эд во всем признался, и нам пришлось его уволить, — твердо сказала Скарлетт. — Я теперь вроде как помощница твоей помощницы, — нервно добавила она. — Надеюсь, ты не будешь против?
— Хорошие новости, — с улыбкой ответила Джина. — Моника Мартинс может многому научить, она опытный работник.
— Ты сейчас поедешь в свой офис?
