Внезапно звук льющейся воды стих. Челси поспешила на кухню и приготовила какао, надеясь, что ей удастся уговорить Джадда выпить хоть глоток для поддержания сил. Она вернулась в гостиную с чашкой в руках. В камине по-прежнему ярко горел огонь, и громкий треск поленьев эхом разносился по всему дому. Без Лео жилище Стриттеров словно опустело, и даже Челси, хотя она стала бывать здесь сравнительно недавно, отчетливо ощутила это.
Она опустилась в кресло и, задумчиво глядя в огонь, ждала появления Джадда. Он неслышными шагами вошел в комнату и, остановившись у камина, оперся локтями о высокую каменную решетку, бессильно свесив голову. Он был в одном белье, с его мокрых волос стекала вода.
Глядя на него, чувствуя, каким безысходным горем полна его душа, любя – да, любя – его, Челси не могла побороть в себе желания утешить его, прильнуть к его груди в порыве сочувствия и сострадания. Она вскочила на ноги и, подбежав к нему, обняла его, крепко, что было сил прижавшись к нему. Она знала, что Джадд без слов поймет ее.
Первые несколько секунд он оставался безмолвен и недвижим, но затем из горла его вырвался хриплый стон, полный боли. Он стиснул плечи Челси и выкрикнул ее имя.
– Я здесь, – отозвалась она. – Я с тобой. Снова издав болезненный стон, он провел дрожащими руками вдоль ее тела, затем, слегка отстранив ее, легко, едва ощутимо коснулся ее грудей и живота.
– Это жизнь! Жизнь! – воскликнул он, словно бросая вызов той смертной тоске, которая стремилась безраздельно завладеть его душой. Взяв ее за подбородок, он вдруг прильнул к ее губам в страстном, требовательном поцелуе.
Челси бросилась к нему в порыве любви и сострадания, вовсе не ища физической близости с ним, но теперь ее охватило бурное, неистовое желание, показавшееся ей столь же естественным, как и ее любовь, и сочувствие, и горечь утраты.
Он снял с нее свитер и, когда оба они опустились на колени подле камина, принялся расстегивать пуговицы на ее блузке, целуя ее лицо, шею и грудь. Движения его были страстными и порывистыми, но вместе с тем в них чувствовалось отчаяние, стремление избавиться от владевшей им боли и прильнуть к Челси как к источнику жизни, надежды и любви. Она с готовностью отзывалась на его ласки, и желание отдать ему всю себя без остатка охватило ее с неудержимой силой.
Он снял с нее нижнюю рубашку и долго не отрываясь смотрел на ее округлившийся упругий живот. Словно выполняя некий священный ритуал, он бережно обнял ладонями это вместилище новой жизни, и вдруг ребенок начал шевелиться, расправляя свои крохотные члены, как будто прикосновение Джадда пробудило его ото сна. Углы губ Джадда тронула едва заметная улыбка, исполненная нежности и горечи. Ребенок продолжал двигаться, и Джадд держал ладони прижатыми к животу Челси, пока он не затих.
Челси не сводила с него нежного, влюбленного взгляда. Джадд издал короткий гортанный звук и привлек ее к себе. На несколько мгновений они застыли в этой позе. Никогда еще она не испытывала такого полного единения с Джаддом. Челси казалось, что в эти минуты душа его полностью раскрылась перед ней. Он стремился вобрать в себя всю ее, чтобы заполнить ею зиявшую в его душе пустоту, и она с радостью шла навстречу его желанию.
Движения его были исполнены неистовой, нетерпеливой страсти, но вместе с тем так бережны и осторожны, что он, не причинил ей ни боли, ни даже малейшего неудобства.
Уже под утро, вконец изможденный, он уснул тяжелым сном, держа Челси в объятиях. Ей казалось, что она способна часами лежать подле него, не шевелясь, и любоваться им. Все эти месяцы вынужденной разлуки ей так недоставало его близости, тепла его сильного, мускулистого тела. Эту потерю ей не могли возместить одеяла и пледы, в которые она куталась, работа, которая поглощала почти все ее время, и даже ожидание ребенка, день ото дня становившееся все нетерпеливее. Она не могла отвести взгляда от его бледного лица с заострившимся носом и резко обозначившимися скулами. Глаза ее то и дело наполнялись слезами радости и скорби, и слабая улыбка, полная нежной горечи, не сходила с ее губ.
Но вот веки ее отяжелели и, поцеловав его в плечо, она прошептала:
– Я люблю тебя, Джадд! – и в то же мгновение уснула.
Донна редко обращалась за чем-либо к Оливеру. Она не считала его ни отзывчивым человеком, ни внимательным, любящим отцом. Но теперь она как никогда прежде нуждалась в его поддержке.
Она была уверена, что застанет его одного, поскольку Маргарет все дни напролет пропадала на бесконечных заседаниях, собраниях и дружеских встречах тех обществ и комитетов, членом которых она состояла. Донна не отрываясь смотрела в широкое окно витрины, пока не убедилась, что к величественному каменному дому, фасадом выходившему на площадь, подъехал грузовик компании "Плам Гранит". Оливер вернулся домой.
Мэтью сидел за кассой. Двух недель оказалось достаточно, чтобы неглубокая рана на бедре, нанесенная ему братом-рогоносцем, почти полностью зажила.
Но душевные раны не затягиваются так быстро, и Донна до сих пор не могла оправиться от случившегося. Остальные члены их клана вскоре после происшествия зажили своей прежней жизнью, но для Донны День Благодарения оказался своего рода поворотным рубежом. Она наконец приняла решение, которому так долго – слишком долго – противилась.
– Я пошла к отцу, – сказала она Мэтью и, не дожидаясь его ответа, направилась к выходу из магазина. После кровавого скандала в доме Фарров Мэтью не стал относиться к ней иначе, напротив, он держался даже более самоуверенно и при каждом удобном случае старался оскорбить и унизить Донну. Зато ее реакция на эти каждодневные проявления его грубой, низменной натуры в корне изменилась. Она просто перестала реагировать на его поступки, твердо решив в самое ближайшее время возбудить дело о разводе.
В тот памятный День Благодарения она с беспощадной ясностью поняла, что их неудавшийся брак полностью изжил себя.
Оливер всем комнатам своего просторного дома предпочитал библиотеку. В ней всегда было сумрачно, и к запаху книжной пыли примешивался тонкий аромат дорогой кожи, в которую были переплетены многочисленные толстенные фолианты, годами не снимаемые с полок. Образование Оливера исчерпывалось шестью классами городской школы. Он никогда ничего не читал, за исключением книг и брошюр, посвященных добыче и обработке гранита. Но мечта о специальной комнате, отведенной под библиотеку, не покидала его с юности. И вот, когда отец его умер и они с Маргарет перебрались в дом на площади, он с жаром принялся за дело. Просторную гостиную уставили высокими, от пола до потолка, книжными полками, Оливер заказал множество книг, приобрел роскошный письменный стол, дорогие стулья, уютные кресла и огромный ковер. Таким образом библиотека стала самой нарядной и богато обставленной комнатой в доме Пламов. Оливер чрезвычайно гордился ею. Все долгие годы, прошедшие со дня обустройства им библиотеки, он, сидя по вечерам в мягком кресле за письменным столом, то и дело обводил комнату удовлетворенным взором, любуясь и восхищаясь ее убранством. Библиотека стала для него одним из главных олицетворений его успеха и процветания, мечтой, воплощенной в жизнь.
