– Здесь все работы за последние шестьдесят лет жизни Обри. Ну, за исключением трех или четырех рисунков.
– Тех, которые ты продала? – спросил Зак.
Ханна кивнула.
– Помогала Димити добыть деньги, действуя от ее имени?
– И от ее, и от своего. Когда мы нуждались в финансах.
– От своего? – Зак уставился на Ханну. – Ты хочешь сказать… Она давала тебе рисунки и ты отправляла их в аукционный дом?
– Не совсем так.
– Ты брала рисунки сама?
Ханна промолчала.
– Наверное, думала: если Димити хочет держать эту историю в тайне, то можно взять все, что угодно, да? Как ты могла на это пойти?
– Я не думала ничего подобного! Я… имела право. Кроме того, Димити нужны были деньги, и без меня она все равно не смогла бы ничего продать.
– И все-таки я не считаю, что заключение сделки с аукционным домом давало тебе право на…
– Я имею в виду не это. Я говорила о… придании рисункам товарного вида. О том, что над ними требовалось… поработать.
Зак непонимающе повел головой, и Ханна слегка занервничала. На ее лице впервые появилось виноватое выражение. Потом она вздохнула:
– Большинство рисунков никому нельзя показывать, потому что на них изображена Димити в том возрасте, в котором художник не смог бы ее застать, погибни он на войне. На многих картинах вниманию зрителя предлагаются военные сцены, и поэтому они тоже не годятся для продажи. Остаются портреты Денниса и те изображения Димити, на которых она еще молода. Но… на всех этих работах нет указаний на время, когда они появились на свет. Ни одно из произведений, созданных после возвращения Обри с войны, не было им датировано.
– Почему?
– Наверное, потому, что он путался в числах.
– Господи. И ты…
– Да, написала их на рисунках, – подтвердила Ханна.
Зак выдохнул:
– Я знал. Меня не оставляло чувство, что с датами что-то не так!
– Ты оказался прав, – заявила она торжественно, и возбуждение, охватившее Зака, улетучилось.
С минуту они молчали.
– Ты хорошо сымитировала его почерк, – отозвался Зак, не уверенный в том, какие чувства он должен испытывать. – У тебя талант.
– Да, знаю.
Они снова посидели в молчании, погруженные в раздумья, каждый в свои. За окошком поднялся ветер и пошел дождь. Его шум навел Зака на мысли об одиночестве, и ему вдруг захотелось крепко прижать Ханну к себе и согреть. Но тени в углах были слишком глубокими и красноречивыми. Казалось, там прячутся многие десятилетия тайн и лжи, которые за долгие годы успели затвердеть и окостенеть. Сидящая рядом Ханна подняла руки, завела их за голову, развязала хвостик на затылке и распустила волосы по плечам. Знакомый запах ударил в нос, причинив почти физическую боль. Зак вдруг почувствовал себя несчастным.
– Знаешь, ты не имела на это право, – проговорил он тихо.
Ханна посмотрела на него, и ее взгляд стал более твердым.
– А я думаю, что имела.
– Эти картины тебе не принадлежат. Даже Димити нельзя назвать их владелицей! Она не являлась его женой… и у них нет детей. Если женщина держит мужчину взаперти шестьдесят лет, это еще не делает ее гражданской супругой, если ты намекаешь именно на это…
– Взаперти? Он никогда не сидел взаперти! Если бы Обри захотел, он мог бы уйти.
– По-твоему, это нормально, что она позволила всем поверить, что он умер? Что она заставила думать так его семью?
Ханна поджала губы.
– Если он сам этого хотел, то да, – ответила она резко.
Зак покачал головой. Ханна, похоже, ждала. Готовилась к новой атаке, к новым возражениям.
– Эти произведения принадлежат тому, кто является наследником Чарльза Обри, – сказал он, и, к его удивлению, Ханна улыбнулась:
– Да, знаю. И ты сейчас смотришь на его наследницу.
– На кого?
Димити слышала разговор Ханны и Зака, но не могла разобрать слов, а потому прекратила попытки подслушать. Теперь она уделяла доносившейся речи не больше внимания, чем неясному стуку дождя и шуму ветра за стенами дома. Все это уже не имело значения. Комната пуста. Чарльза в ней нет. Какой смысл объяснять, что ее сердце билось, пока дверь оставалась закрытой. Разве втолкуешь, что до тех пор, пока она не увидела пустой комнаты, можно было представить себе, будто он по-прежнему в ней живет. Поскрипывание оседающих балок походило на его шаги, ветер шелестел бумагами так, словно Чарльз там работает. Последние несколько лет Димити верила, что это он. У нее появилось чувство, что Чарльз никуда не делся, и долгие счастливые годы, которые она провела, ухаживая за ним, все еще продолжаются. Внезапная пустота в доме казалась глубокой и холодной, как смерть. Она едва могла заставить себя дышать, чтобы не умереть. Холод его отсутствия подползал все ближе, окружал со всех сторон, высасывал тепло из тела. Руки и ноги отяжелели, каждый вдох давался с трудом. В ее сердце, большом, как море, и таком же ненасытном, ничего уже не было. Теперь, когда комната наверху опустела, жизнь казалась тяжелой ношей. Хорошо хоть спор ее гостей затянулся и их голоса заставили на время умолкнуть других посетителей «Дозора». Живые оказались громче мертвых. Но среди прочих теней появилась новая. Наконец-то решила заглянуть к ней в коттедж. Пришла ее мучить. Немой укор в широко раскрытых глазах, полных мэки. Делфина.
Однажды подруга пришла в «Дозор». Откуда ни возьмись, в тихое осеннее утро, пряное от запаха росы и опавших листьев. Война продолжалась, все такая же незаметная. Чарльз провел у Димити уже больше года. Они привыкли к их странной совместной жизни, открыв в ней ритм и удобство привычного хода вещей. А Димити в ней нашла также радость обладания всем, чего когда-либо желала. Теперь у нее был человек, которого она любила, который любил ее и нуждался в ней.
– Привет, Мици, – сказала Делфина с настороженной улыбкой, и земля снова разверзлась под ногами у Димити. Девушка почувствовала головокружение, будто стояла на вершине утеса, готовая покачнуться и упасть.
Делфина теперь выглядела старше. Лицо вытянулось, черты стали тоньше. Точеный подбородок. Волосы, мягкие и блестящие, разделенные сбоку на пробор и зачесанные назад, падали на плечи красивой волной. В ее карих глазах можно было утонуть. Глубокие, как бездна, они казались гораздо старше, чем сама Делфина.
– Как дела? – спросила она, и Димити не смогла ответить. Ее сердце билось слишком сильно, мысли толпились в голове, и слова не подыскивались. Улыбка Делфины поблекла, и девушка принялась теребить пальцами застежку сумочки. – Я просто… хотела увидеть дружеское лицо. Ну, давно знакомое, что ли. И я… хотела проверить, знаешь ли ты о… смерти отца. Он погиб в прошлом году. Мне в школу пришла телеграмма с этим известием. Ты знала? – сказала она торопливо. Димити кивнула. Глаза Делфины наполнились слезами. – Мне казалось, что я должна на всякий случай проверить. Думала, тебе следует знать. Потому что… ну, ведь ты же любила его, правда? В свое время, когда мама обо всем рассказала, мне это не понравилось. Но ведь мы любили папу, так почему бы тебе не любить его тоже?
