Джоанна вышла из машины и осмотрелась. Все вокруг было и вправду похоже на настоящее ранчо.
—Неплохое местечко.
—Мне здесь нравится, — в тон ей отозвался Сэм.
Она согласилась с ним, на мгновение улыбнувшись, и тут же спрятала улыбку.
—Должно быть, отсюда неудобно добираться до города?
—У меня есть жилье в Лос-Анджелесе. — Он говорил об этом так, словно речь шла о каком-нибудь чулане. — После того как закончишь работать над фильмом, ничто не может быть лучше, чем вернуться сюда и на некоторое время окопаться. Еще до того, как я подсел на актерское мастерство, мне хотелось уехать на Запад и работать на ранчо. — Сэм взял ее за руку, и они вместе поднялись на крыльцо. Две деревянные ступеньки жалобно скрипнули, и Джоанну это почему-то тронуло за душу. — Мне повезло, что я могу заниматься и тем и другим.
Она взглянула на анютины глазки, заносчивые, словно в «Алисе в Стране чудес».
—А у вас тут есть животные?
—Лошади. — Он не запирал дверь. Эта привычка осталась у него с детства. — Я купил этот участок около трех лет назад. Сумел убедить моего бухгалтера в том, что так можно будет платить меньше налогов. Это его успокоило.
Полы из лиственных пород деревьев были до блеска натерты и устланы связанными крючком ковриками неярких, приглушенных цветов. На невысоком столике у входа был расставлен набор оловянной посуды: миски, ложки, кружки и даже зубчатый подсвечник. В окна робко заглядывали ранние сумерки.
В доме все было пронизано ощущением покоя и надежности. Джоанна никогда не стала бы говорить об этом вслух, но она была глубоко убеждена, что у каждого дома свое лицо. Свой домик она выбрала, потому что в нем ей было тепло и уютно, а отцовский дом покинула, оттого что он был пропитан атмосферой собственничества и непорядочности.
—Вы часто здесь остаетесь? — спросила она.
—Не так часто, как хотелось бы. — Он оглядел собственноручно покрашенные стены. Свой дом, как и карьеру, он не мог воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Пусть он никогда не знал бедности, но был приучен ценить надежность и сознавал, что для ее создания придется попотеть. — Итак, может, вы хотите выпить или сначала поужинаем?
—Поужинаем, — твердо ответила она. Она не была настолько глупа, чтобы пить на голодный желудок, будь то в компании или как-то иначе.
—Я надеялся, что вы именно так и решите. — Привычным жестом он взял ее за руку и повел по прямому длинному коридору, в этом крыле дома переходившему в большую деревенскую кухню. Посреди нее с потолка свисали на крючках медные кастрюли. Помещение с одного края было уставлено столиками и шкафчиками, а с другой стороны царил небольшой каменный очаг. Сквозь расположенные в ряд окна было видно, как спускаются сумерки, окутывая террасу с кирпичной отделкой и выложенный мозаикой пруд. Джоанна ожидала увидеть здесь одного-двух слуг, которые бы хлопотали над ужином. Однако она обнаружила только аппетитный аромат.
—Чудесно пахнет!
—Отлично. — Взяв пару прихваток, Сэм склонился к духовке. — Я оставил ее на слабом огне, — пояснил он, вытащив оттуда кастрюлю с горячей, пузырящейся лазаньей.
Джоанна обычно была достаточно равнодушна к еде, но сейчас один только аромат просто покорил ее. Сколько же времени прошло с тех пор, когда она видела, чтобы кто-нибудь вынимал из духовки приготовленное дома блюдо?
—И выглядит тоже чудесно, — добавила она.
—Мама всегда говорила мне, что еда будет вкуснее, если она красиво выглядит. — Он взял длинный батон итальянского хлеба и принялся нарезать его.
—Вы же не сами готовили это?
—Почему же не сам? — Оглянувшись, он изумился тому, что Джоанна опять хмурится. Она выглядела такой задумчивой, что он с трудом поборол искушение легонько разгладить пальцем едва заметную морщинку между ее бровями. — Кулинария — не такая уж и хитрая наука, если только найти к ней правильный подход и хороший стимул.
Сама Джоанна предпочитала заказать еду где-нибудь или разогреть в микроволновке полуфабрикаты.
—У вас, я полагаю, есть и то и другое?
—Я хотел стать актером, но никакого желания умирать от голода при этом не испытывал. — Он полил хлеб чесночным маслом, включил духовку и сунул туда блюдо. — Когда я приехал в Калифорнию, приходилось бегать на прослушивания и скакать из одной забегаловки в другую. Через пару месяцев я не выдержал и позвонил домой — попросил у мамы несколько рецептов. Она потрясающе готовит. — Сэм открыл бутылку вина и отставил ее в сторону, чтобы вино подышало. — Так или иначе, я понял: чтобы научиться тушить форель, времени нужно намного меньше, чем на то, чтобы получить запоминающуюся роль.
—А когда у вас за плечами не одна запоминающаяся роль, каков же теперь ваш стимул?
—Готовить? — Он, пожав плечами, вынул из холодильника салат со свежим шпинатом. — Мне это нравится. Ну вот, почти все уже готово. Вы не прихватите с собой вино? Я решил, что мы с вами поедим на свежем воздухе.
Таков минус Голливуда — там все всегда не то, чем кажется, размышляла Джоанна, следуя за Сэмом на улицу. Она не сомневалась в том, что Сэм Уивер блефует. Ведь тот, к кому она присматривалась и в итоге дала отставку, не стал бы переписывать рецепты у своей мамы. И он конечно же не из тех, кто приготовит прекрасный ужин для двоих под открытым небом, с этими миленькими синими глиняными тарелочками и толстыми желтыми свечами. Этот ужин выглядел не столько дружеским, сколько романтическим. Именно этого она ожидала и хорошо знала, как пресечь на корню такие попытки со стороны мужчины. Ведь предложение дружбы выглядит совсем иначе.
—Я попрошу вас зажечь эти свечи, хорошо? — Он по-хозяйски огляделся вокруг, проверяя, все ли так, как было задумано. — Сейчас принесу все остальное.
Он пошел в дом, а Джоанна смотрела ему вслед. Она все не могла понять, как это может быть, чтобы человек с походкой бойца, который стремится на поле боя, собственноручно готовил салат из шпината. Чиркнув спичкой, она поднесла огонек к фитилю одной из свечей. Очевидно, может.
Из дома послышалась приглушенная музыка, которую включил Сэм, — что-то блюзовое, солировал саксофон. К тому моменту, когда он принес все остальное для ужина, Джоанна разлила вино по бокалам.
Все-таки интуиция не обманула его, подумал Сэм, когда они уселись за плетеный столик. Он уже хотел было заказать столик в каком-нибудь фешенебельном ресторане — и вдруг передумал. Он готовил для женщин и раньше, но никогда — здесь, на ранчо. Сюда он никого никогда не приглашал, потому что здесь был его дом. Его собственный. Здесь не было журналистов и зрителей, здесь было его убежище и спасение от мира, частью которого он по своей же воле и являлся, — когда сам выбирал свою судьбу. А на этот раз он не вполне понимал, отчего ему ради Джоанны захотелось нарушить им же установленное правило.
