Ознакомительная версия.
Всё изменилось, когда она решилась на второго ребёнка. Перед этим были всевозможные доморощенные консультации о времени зачатия именно мальчика. Отец круто изменил образ жизни и даже стал обращать внимание на меня. Сажал на колени и спрашивал, буду ли я любить братика. Я счастливо кивала головой и играла на пианино специально разученные в музыкальной школе колыбельные песенки. Отцу так хотелось узнать пол будущего ребёнка, что он чуть раньше положенного срока отвёз маму в Москву на платное УЗИ и вернулся совершенно счастливый. Обследование показало, что будет мальчик. В маминых глазах исчез не понятный для меня страх. Больше никаких анализов она не сдавала.
Юрочка родился олигофреном. Через полгода отец бросил семью, нашёл себе новую пассию в Москве. Наша жизнь превратилась в ад. Через год мама вынуждена была уйти из школы и устроиться на ночную работу в котельную. Ей пошли навстречу. Днём с братом сидела она, а по возвращении из школы – я. Моё детство тоже кончилось. Я не жалела о нём. Мать «училка» – ребёнок изгой: было традицией нашей школы. Редкие симпатии мальчишек были ещё большим ужасом. Они старались зажать меня в углу и поиздеваться, наслаждаясь страхом в моих глазах.
Теперь я серьёзно взялась за учёбу. Только на меня и была надежда в будущем. В восьмом классе мама устроилась ещё на полставки и наняла мне репетитора по английскому языку.
Все в посёлке сочувствовали нам и помогали, чем могли. Мои старания были вознаграждены золотой медалью и поступлением на переводческий факультет института имени Мориса Тореза. В глазах мамы появился огонёк надежды. Ещё меня взяли на подработку секретарём: в этом помог директор моей школы, похлопотав за меня перед ректором, бывшим когда-то его другом.
Моя будущая специальность сулила заработок и работу на дому. Всё лето мы сажали и взращивали огород в полученном садоводческом товариществе, вывозя туда и Юрочку. О лечении не могло быть и речи: случай был слишком тяжёлый, а сдать его в интернат врачам-варварам мы даже не смели думать. Мама однажды ездила в один лечебный пансионат и вернулась с твёрдым решением: одного его там оставлять нельзя. Два года она писала письма главврачу этой больницы, соглашалась на любую должность, чтобы быть рядом с сыном, но в те времена это оказалось невозможным. Почему?! – молча кричала её душа и винила, винила себя, не пробивную, беспомощную, никому не нужную, не способную родить здорового ребёнка, обеспечить нормальный уход больному…
Мама во всех бедах винила себя, и тихо таяла, безропотно неся свой крест. Я несла знамя надежды – училась. Летом тянули лямку вдвоём. Третий курс, зимняя сессия, телеграмма: «Мама в больнице». Мне позволили, как исключение, сдавать предметы по мере их подготовки. Если я не смогу, то мне оформят академический, пообещал декан.
В больнице я смотрела на маму, на родное, почти мумифицированное лицо и рыдала.
– Поленька, я держалась, как могла, – шептала она виновато. – Не обижай Юрочку, – просила она уже в бреду.
Я разрывалась между больницей и домом и, конечно, было не до учёбы.
Не знаю, насколько бы меня хватило, если бы не чудо. Судьба на мгновение ослабила удушающие тиски: в меня влюбился молодой и талантливый врач, присланный на практику из Москвы в нашу больницу.
Ему поручили вести маму, считавшуюся безнадёжно больной. Ей ставили один диагноз за другим, но так толком и не могли понять, как её лечить. Пробовали одни лекарства за другими, а ей становилось всё хуже и хуже.
Антон Константинович взялся за лечение серьёзно. Несколько раз консультировался у столичных светил, и окончательный диагноз был поставлен. Жил он на квартире у одинокой старушки, а на выходные ездил на собственной машине домой в Москву. Все говорили, что он у нас ненадолго, что ждёт свободное место в ординатуре при элитной клинике.
Все заметили его неровное дыхание при моём появлении, а медсестры стали хихикать за его спиной и делать мне намёки… Утренний обход. Я оторвала взгляд от угасающей мамы, посмотрела прямо в глаза молодого врача и потеряла голову. Он свою потерял чуть раньше, впервые увидев меня. Любовь… Неожиданная, нежданная, взаимная.
Почти всю мою жизнь меня сопровождала только жалость окружающих. И в институте влюблённые в меня мальчики больше жалели. Многие из них пытались ухаживать, но, узнав о моём тяжёлом семейном положении, быстро гасили в себе страстные чувства. Я давно привыкла к этому и ничего не ждала. Мир изменился за то мгновение, пока мы смотрели друг на друга.
Антон вытянул маму с того света. Помогли дорогие лекарства, которые он привозил из Москвы. Он почти месяц не отходил от неё, за это время мы переговорили с ним обо всём на свете. Когда мама стала ходить, я смотрела на него уже как на бога.
Именно тогда он впервые пригласил меня вместе с ним провести майские праздники, прислав медсестру присмотреть за Юрочкой. Два дня и две ночи на берегу озера в сторожке лесника прошли, как один прекрасный сон. Потом он уехал в Москву, выписав маму домой. Я осталась в полной эйфории нахлынувшего счастья.
Мама впервые увидела меня такой. Я не могла не порадовать её, раскрыв ей свою тайну. Слёзы полились из её выцветших небесно-голубых когда-то глаз. Казалось, она омыла все страдания, выпавшие на её долю.
– Что же теперь будет, Поля? Мы с Юрочкой такая помеха…
– Ну, что ты, мама, Антон поможет, он меня любит! Обещал найти место для тебя и Юры в специальной клинике в Москве. Пока он планирует снимать квартиру для нас, если его возьмут в ординатуру. Я продолжу учиться. Мама, я такая счастливая! Мы вместе будем счастливы, наконец».
– Мама, я такая счастливая! – ворвалась Света и бросилась Юле на шею. – Он меня поцеловал! Сам! Впервые! – и закружила её по номеру.
Юля медленно осознавала реальность. Они на Канарах. Глубокая ночь. После обеда она открыла дневник Полины. Это не её глаза выцвели от горя и страданий. И рядом её дочка, а не Полина.
– Не всё то золото, что блестит, не все бери, что плохо лежит, детка.
– Это Александр плохо лежит?! Да за ним очередь всех возрастов и мастей!
– Не повод считать его достойным человеком. А очередь потому, что сегодня по статистике на десять девчонок только трое приличных ребят.
Рассказать ли дочери его историю? – подумала Юля. – Нет. Сначала надо самой разобраться, что кроется за внешним блеском педагога. Как разгадать чужую душу, какое событие раскроет её нараспашку?
– Светик, я рада за тебя, но помни поговорку: «Кто поспел, того и съели».
– Это точно не про меня, я бы продержалась дольше. Он так молчал! И я ему поверила.
Дочка мечтательно закрыла глаза.
– Ходят слухи, что ты не первая и… – Юлия не договорила и подумала: «Какую пошлятину она несёт?»
Ознакомительная версия.
