Они снова танцевали, хозяева и гости, танцевали под пластинки, крутившиеся на мощном проигрывателе, который Мелори мельком заметила в углу комнаты. То есть танцевали гости, а хозяин и мисс Мартингейл, чувствовавшая себя не совсем здоровой, уютно устроились в освещенном мягким светом алькове, скрытые букетами белых лилий…
Мисс Мартингейл, красавица, словно сошедшая со старинных французских полотен, балерина, которой предсказывали будущее великой Павловой, не выходила у Мелори из головы. Девушка снова и снова спрашивала себя: пожелает ли такая женщина отказаться от поклонения, оваций и шумного успеха, чтобы стать женой такого мужчины, как Райф Бенедикт? Он так много может предложить ей, и, если Соня смотрит в будущее, она вполне может решить, что стабильность и полная защищенность стоят гораздо дороже, чем мимолетная слава и почести, ждущие впереди. А уж если она влюблена…
Взяв на руки котенка, Мелори встала и подошла к окну. Звук шагов на террасе заставил ее посмотреть вниз. В прохладную звездную ночь вышли два человека. Женщина куталась в меховое манто, накинутое поверх золотистого вечернего платья. Изумрудные серьги и длинные, до локтей, перчатки из зеленоватого бархата; легкая, грациозная походка… Мужчина рядом с ней был высок и широкоплеч, в смокинге, без пальто. Гордо поднятая голова, надменное лицо, руки в карманах… Красивая пара неспешно пересекла гладкую лужайку и скрылась во тьме, исчезла в лабиринте зарослей.
Мелори отпустила занавеску и решила, что пора ложиться спать. Затем она печально вздохнула.
До чего же, наверное, приятно быть знаменитой балериной!
Весна наступила стремительно. На извилистой подъездной аллее распустились первые азалии. Мелори не терпелось увидеть их во всей красе — миссис Карпентер сказала, что они образуют сплошной ковер от ворот до середины дороги, где эстафету у них перенимают рододендроны. Ковер цветов, переливающийся восхитительными оттенками, от кремово-розового до медно-рыжего…
На южной стороне распустилась желтофиоль, и ее аромат наполнял воздух. На ветру, под еще голыми ветвями деревьев, стоявших на страже аккуратно подстриженных лужаек, танцевали бледно-желтые нарциссы; в тени сочными пурпурными пятнами выделялись ирисы на высоких стеблях. Трава фруктового сада быстро тянулась ввысь, и на ней грациозно покачивали головками первоцветы. А на террасе в живописных каменных вазонах пробудились стелющиеся побеги обретии, введенные в заблуждение обманчиво ранней весной.
Во время ежедневных прогулок с Сереной Мелори часто мельком видела мисс Мартингейл, укутанную пледами и полулежащую на длинном шезлонге, — что еще нужно тому, кто восстанавливается после «полного упадка сил в результате переутомления», как писалось в газетах? Принимая солнечные ванны, балерина защищала глаза темными очками. Обычно хозяин дома был рядом с ней, чинно беседовал, то развалившись в кресле, то стоя у одного из каменных львов, украшавших террасу.
Иногда и остальные гости разбредались по террасе, порой Мелори и Серена встречали их в саду — дам и кавалеров, разряженных в пух и прах лондонскими портными, имеющими смутное представление о том, какая одежда годится для сельской местности. Седовласый Джон Кармайкл, верный рыцарь мисс Мартингейл, иногда оставлял свою звезду в одиночестве и, разъезжая на большой машине по окрестностям, не упускал случая весело помахать гувернантке и ее подопечной, а пухленькая миссис Эйнсворт, костюмерша Сони, даже присоединялась к ним на прогулках.
— Ох, толстею, — жаловалась она; в ее голосе слышался слабый ланкаширский акцент, который мисс Мартингейл не удалось окончательно искоренить, — и мне нужен моцион. Но эти туфли… — Бедняжка то и дело спотыкалась на высоких каблуках. — Они изо всех сил стараются меня убить!
Мелори, в конце концов, предложила ей пару своих ботинок, и миссис Эйнсворт преисполнилась благодарности. Балерина же, которой она похвасталась обновкой, совсем не выглядела довольной.
— Если тебе нужны туфли, почему ты не купишь их, Лотти? Ты не должна одалживаться у гувернантки! — Соня произнесла слово «гувернантка», как будто оно ассоциировалось у нее с самой последней служанкой.
— Но она такая милая, — попыталась защитить девушку, только что вошедшую в дом, миссис Эйнсворт. — Даже очень хорошенькая… в самом деле хорошенькая! Она должна работать в Лондоне, где ее смогут видеть, а не суетиться вокруг этого испорченного глупого ребенка.
— Серена — племянница Райфа, не забывай, — напомнила ей Соня, капризно скривив ярко-красные губки. — Если мисс Гувер захотелось стать гувернанткой, это ее личное дело. Но ее положение в доме не вызывает никакой симпатии.
— Ну, возможно, и нет, — согласилась добродушная Лотти, — однако же она такая милая и воспитанная, совсем как истинная леди. Ее невозможно не полюбить…
— Мне ее любить не за что, — холодно заявила балерина и сбросила туфли, обеспечив свободу облаченным в тончайшие шелковые чулки ступням с прекрасным высоким подъемом.
Миссис Эйнсворт, знавшей ее много лет; хватило здравого смысла промолчать.
В воскресенье Мелори взяла Серену с собой в церковь, что было для девочки в новинку.
Церковь, старинная, из серого камня, с приземистой романской башней, находилась в самом центре деревни. После службы Серена торжественно несла молельник Мелори, а позади них из открытых дверей вырывались на волю звуки органа, плыли в прохладном мартовском воздухе, уносились ввысь, к летевшим по небу белым облакам.
Джил Хардинг и ее мать остановились поговорить с Мелори. Доктор получил очередной вызов и уже успел уехать.
— Приходите к нам сегодня вечером на ужин, — пригласила Джил. — Мы будем рады, правда, мама?
— Конечно, — улыбнулась миссис Хардинг. — А после мой муж отвезет вас домой, — пообещала она Мелори.
— Приходите пораньше! — сказала Джил, уходя. — Около шести!
В это время к церковным воротам подъехала большая серая машина, и Серена мгновенно узнала своего дядю за рулем и Соню Мартингейл рядом с ним.
— Хорошо! — крикнула Мелори в ответ Джил. — Большое спасибо!
Девушка была в своем опрятном твидовом пальто с голубоватыми крапинками; маленькая голубая шляпка сидела у нее на голове, как шапочка Джульетты. Маленькая подопечная крепко держала за руку свою ясноглазую и очень хорошенькую гувернантку. Они направились к машине.
Райф Бенедикт отклонился назад и открыл для них дверцу. Серена мгновенно вскарабкалась на сиденье. Соня Мартингейл с непокрытой головой, но закутанная до самого подбородка в норковое манто, одарила ее улыбкой.
