Воскресенье, 9 сентября 1979 года
Шестьдесят тысяч человек прыгают и орут на площади и ступенях. Их идол — на дальнем конце освещенной сцены стадиона.
Парень и Габри слушают сиплый голос похожей на мальчика женщины, которая поет «Волну».
Март 1980 года. Какой-то из дней
Парень помогает юной Габри забраться в кофейного цвета машину, взятую напрокат, с движком на 850 лошадиных сил, он только что получил права. На первом же повороте «Стерео в придорожной гостинице»[6] Гинсберга падает с приборной доски.
— Получу диплом, стану режиссером, — говорит парень, — сниму нон-конформистский фильм. Там актеры будут идти по дороге.
Парень и девушка приходят домой к Габри. В комнате на стене собраны афиши «Билитс» и плакаты Че Гевары. На проигрывателе — пластинка «Супертрамп».
Парень говорит, что завтра пойдет на похороны подруги Лоты Континуа, которую убили на манифестации в Турине. Габри всего пятнадцать, и ее не отпустили. «Жизнь Горация» отдыхает на письменном столе из красного дерева: этим вечером не учатся.
Июнь 1980 года
Парень и юная Габри гуляют, слизывая с палочек фруктовый лед, у него — зеленый с мятой, у нее — красный с вишней.
Парень читает по памяти отрывок из поэмы Неруды: «Мы потерялись в сумерках. И, взявшись за руки, никто не видит вечер, меж тем как синью ночь обрушилась на мир…».
Девочка Габри произносит:
— Мне холодно.
Парень набрасывает ей на спину шерстяную спортивную куртку.
— Ты сделаешь так, — спрашивает она, — когда станешь знаменитым режиссером?
Гуляют, болтая о бродячих артистах, которые устраивают представления на тротуарах в центре, и полиции, которая их разгоняет; о суицидах, об антифашизме, о ядерной энергии, о книге, которая называется «Плакса», о последних выборах и о том, что у христианских демократов по-прежнему большинство.
На лугу в усыпанном сиренью парке Люнетты Гамберини, перед футбольным полем парень и девушка Габри впервые занимаются любовью. По дороге домой он поет песню Дала о том как «… превратил тебя в ангела с прекрасными крыльями…»
Три года спустя, в баре «Пикколо» на площади Верди, парень сидит за столом со странными людьми, худой, с расширенными зрачками и очень бледный. Заметив девушку, вяло делает жест, смутно похожий на приветствие, и немедленно погружается в дела Девушке Габри некогда поболтать о том, станет ли парень режиссером.
— Алло, я ищу доктора Луизу Шаивон.
— Это я.
— Мне дала ваш номер телефона Бруна Орсини.
— Да, здравствуйте, она о вас говорила.
— Я насчет интервью.
— Да я, собственно, не знаю, что сказать, я занята на работе всю неделю…
— Бруна мне сказала..
— Вы знаете о китайце?
— Китайце? Каком китайце?
— Того, который покончил с жизнью, прыгнул под машину позавчера. Еще не ясно, сам он прыгнул или кто-то ему помог. Не знаю даже, откуда они понаехали, китайцы, носятся, не глядя на дорогу. Приезжают сюда, открывают рестораны, а потом умирают под первым же автомобилем. Может, не очень хороший сюжет для детектива, но вы же писательница…
Ладно. С Самантой, мне сказали, дело пойдет лучше. Вероника выступила посредником, и Тони все организовал.
Я встретила ее отца перед лифтом.
— Пишешь продолжение «Маленьких женщин»? — спрашивает Тони.
— Нет, его уже написали. Называется «Маленькие женщины выросли».
Он не верит и смеется до упаду, а потом объясняет, как попасть в «Синюю ночь» самой короткой дорогой.
И вот я здесь, на открытой равнине, разыскиваю деревушку с названием «Святое Озеро», в болоте, знаменитом туманами и комарами: говорят, это идеальное место для массового самоубийства.
Наконец после часовых блужданий замечаю вывеску «Синей ночи» и стрелку, которая указывает на парковку.
Вхожу через служебный вход — заведение еще закрыто для публики — и оказываюсь внутри большого зала, набитого синими круглыми диванами, которые стоят вокруг низких столиков. За барной стойкой в форме буквы «S» девушка с дредами расставляет по порядку бутылки с ликерами. Люстры светящимися шарами свисают с потолка, над проходами, над сценой для представлений и диджейским пультом.
Ко мне, покачивая бедрами, направляется высокая, пышнотелая женщина, с прической «Мильва» на крашенных хной волосах, одетая в джинсы и блестящую ярко-розовую майку.
— Очень приятно, Саманта.
Мы взбираемся на табуретки за стойкой бара.
— Обожаю писательниц, — начинает Саманта пронзительным голосом. — Особенно Дачиа Мараини, я читала все ее вещи.
— А других знаете?
Она постукивает по белоснежным зубам длинными ухоженными ногтями, улыбается и меняет тему:
— Скажи честно, что ты хочешь узнать?
Отмечаю морщинки вокруг глаз и по краям рта, заметные, лишь когда она улыбается. Возможно, из-за ежедневных сеансов в солярии. Саманта говорит, что регулярно ходит в гимнастический зал, а сегодня ради меня пропустила сауну. Мы примерно одного возраста. Не слишком ли стара для такой работы?
Девушка из бара поставила на стерео компакт-диск, и сейчас из динамиков разносится «Гудбай», которую поет Алексия.
— Много работы?
— Да, есть маленько. Тони любит показывать фокусы, и иногда по вечерам я ассистирую, если не жду окончания стриптиза.
— Стриптиза… женского?
— Не только, бывает и мужской. Восьмого марта, главным образом.
— Вы все время были… танцовщицей?
— О нет! — восклицает она. — Сначала я была моделью. Нижнего белья. Я танцую для себя, это моя натура. — Саманта выгибается вперед и наводит на меня груди, на которые можно усадить младенца.
— А здесь, в «Синей ночи», есть другие, твои коллеги…
— Да, — морщит она нос, — но не такие опытные и сексуально привлекательные. Тони часто говорит, что мое призвание — работать в «Синей ночи». Я — прекрасное капиталовложение. Многие мужчины просят у меня номер телефона.
— А ты?
— Даю неправильный, если только они не извлекают здоровенного увальня.
— Увальня?
— Я с Капри. А ты как говоришь? Ствол? Здоровяк? Здоровый кусок мужика?
— У них твердые члены?
Саманта хрипло смеется, отбрасывая за плечи каскад медных локонов.
— Они разные. Я была с актерами кино, знаменитыми певцами, а один раз даже с одним из Тони.
— Тех Тони, из цирка?
— Да, но не спрашивай имени. Он женат.
— Как знать, может быть…
