– Ты сегодня поешь в «Черной кошке»? – неожиданно спросил Филипп.
Габриэль остановилась, положив руку на металлический поручень.
– Да, – кокетливо отозвалась она. – Ты придешь?
Филипп тут же забыл о ярости, которую вызвало упоминание о Леоне Дюррасе.
– Может быть, – ответил он улыбаясь.
– Тогда увидимся вечером, – сказала Габриэль и послала ему воздушный поцелуй.
Филипп годился ей в отцы, и все же она была не прочь с ним пофлиртовать. От этого у него поднималось настроение, а для Габриэль кокетство было второй натурой, и она заигрывала с мужчинами, порой сама не замечая этого.
Она торопливо пересекла сумрачный вестибюль и вышла на залитую солнцем улицу – хрупкая жизнерадостная женщина с копной ярко-рыжих кудрей, смешливыми зелеными глазами и пухлым чувственным ртом. Ее мать была вьетнамка, отец – француз. От матери она унаследовала высокие азиатские скулы и короткий прямой, безупречной формы нос. От отца ей достался твердый подбородок, сексуальность и несокрушимый здравый смысл, которым отличаются все француженки. Откуда взялся необычный цвет ее волос, не ведал никто. Как и все прочее в облике Габриэль, рыжие волосы составляли неотъемлемую часть ее неповторимой индивидуальности.
Габриэль зашла в булочную и купила два батона хлеба, расспросив хозяина о здоровье его супруги и школьных успехах детей. В запутанном лабиринте улиц, лежавших к югу от Сакре-Кёр, ее знали все – взрослые и дети, и каждый из них приветствовал ее с искренней радостью.
Она жила на Монмартре с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Тогда французские колониальные войска потерпели поражение при Дьенбьенфу и отец Габриэль после долгих размышлений решил, что настало время навсегда увезти семью из Сайгона. За все эти годы мать так и не привыкла к Парижу, столь разительно отличавшемуся от Вьетнама. Жаркий влажный климат сменился сырой холодной погодой. И даже отец, хотя и считал Францию своей родиной, не сумел до конца освоиться с различиями в образе жизни Сайгона и Парижа. Только Габриэль после нескольких дней смятения почувствовала себя на узких щербатых улицах Монмартра так же привольно, как на широких, обсаженных деревьями бульварах города, который остался в ее прошлом.
Габриэль пересекла дорогу, направляясь к дому номер 14. По пути она разминулась с жандармом, который подмигнул ей и сказал, что непременно будет сегодня вечером в клубе. Проезжий юнец-мотоциклист крикнул девушке, что видел последнюю картину Дюрраса и что только благодаря ей Леону удалось создать настоящий шедевр. Габриэль остановилась у подъезда, где на верхнем этаже располагалась квартира ее родителей, и со смехом крикнула в ответ слова благодарности за комплимент.
На стене висела клетка с двумя канарейками. Когда мотоциклист уехал, Габриэль сунула руку в сумку и нащупала на дне несколько зернышек.
– Вот вам ужин, мои милые, – сказала она, высыпая зерна в клетку.
Канарейки принадлежали мадам Жарин, обитавшей в квартире на первом этаже. Когда Габриэль приехала в Париж, ей все здесь было незнакомо, если не считать канареек в крохотной клетке. В Сайгоне ни один дом не обходился без целого выводка ярких суетливых пташек, и в те первые дни, наполненные чувством холода и одиночества, канарейки мадам Жарин служили девочке единственным утешением.
Габриэль вошла в подъезд и торопливо поднялась по темным каменным ступеням, печально улыбаясь. Когда они покидали огромный, залитый солнцем дом в Сайгоне, отец обещал ей и матери, что в Париже они будут жить с теми же удобствами, что и во Вьетнаме. Надежды оказались напрасными. В Сайгоне у них были слуги и роскошная обстановка. На Монмартре же пришлось довольствоваться крохотной квартиркой и экономить каждый сантим. Мать тосковала по своим вьетнамским родственникам и друзьям и все реже выходила на улицу, так что теперь, десять лет спустя, она почти не покидала комнат.
Отец Габриэль, Этьен, уехал в Сайгон из родного дома в маленьком провинциальном французском городке в 1932 году. Он получил весьма скромное образование и не мог рассчитывать на успех во Франции. Колонии сулили куда более радужные перспективы. Друг семьи, уже обосновавшийся в Сайгоне, устроил так, что по приезде Этьена ждала должность, и целых восемь лет он занимал высокооплачиваемый пост гражданского правительственного служащего. В 1938 году, достигнув чина руководителя департамента и располагая соответствующими доходами, он женился на Дуонг Квинь Вань, девушке из хорошей семьи католического вероисповедания. Когда год спустя в Европе разразилась война, Этьен и Вань Меркадор почти не заметили ее. Этьен по-прежнему пользовался привилегиями высокопоставленного чиновника, а Вань вела беззаботную жизнь колониальной супруги. Еще через год страну заполонили японские войска, стремившиеся на юг.
Колониальная администрация Вьетнама была низложена, французские граждане интернированы, а японцы продолжали двигаться все дальше, изгоняя британцев из Малайзии, немцев из Индонезии, американцев с Филиппин.
Этьену чудом удалось избежать выдворения из страны. Динь, брат его жены, перебрался на север. У него появилась надежда, что в грядущем Вьетнам освободится от всех захватчиков и со временем союзные войска вытеснят японцев. Динь был твердо уверен, что, после того как это произойдет, Вьетнамом больше не будут заправлять люди вроде его зятя, страна станет свободной и независимой.
В ту пору на севере под знаменами Хо Ши Мина собирались националистические группировки, которые вели партизанскую войну как против французов, так и японцев. Динь распрощался со своей семьей на юге и пешком отправился на север. Однако, его надежды на лучшее будущее оказались наивны. Франция правила Вьетнамом сто лет и теперь, после окончания войны с Японией, намеревалась верховодить еще столько же. В 1945-1946 годах французы вновь взяли в руки власть над всей страной, хотя и не без труда. Хо Ши Мин учредил на севере временное правительство Вьетнама, столицей провозгласив Ханой, но на юге на помощь Франции пришла Британия, вызвав ожесточенные протесты местного населения, однако французское господство было восстановлено.
Война продолжалась с 1946 по 1954 год, когда французы встретились с армией генерала Зиапа, правой руки Хо Ши Мина. Столкновение произошло у Дьенбьенфу, маленькой деревни на границе с Лаосом. До сих пор французам приходилось сталкиваться с партизанскими отрядами, неизменно бравшими верх, но сейчас, имея превосходство в вооружении, господство в воздухе и рассчитывая повернуть сражение в привычное русло, они были уверены в том, что раз и навсегда расправятся с противником.
