Когда-то Бандейранте запретил пускать в бар женщин. Бар был выполнен в английском стиле соответственно воспоминаниям Антунеса о его единственном путешествии в Европу. Он приводил разные доводы, объяснявшие, почему он не хотел видеть женщин среди сквернословящих мужчин, в атмосфере, пропитанной спиртными парами и табачным дымом.
– Не следует им посещать место, предназначенное для грубых мужских удовольствий. Это может ранить их чувствительные души.
Уроженец Сан-Паулу так превозносил женские добродетели, что Жоакин опасался, как бы юный Полидоро не стал предпочитать женское общество, тем более что он видел, как у матери все домашние дела творятся словно по волшебству. Жоакин сурово противился миндальничанью и, желая укрепить дух сына, чтобы в будущем тот не вздыхал из одной только галантности, внушал ему убеждения, которые препятствовали бы размягчению характера – нечто вроде посыпанной солью карфагенской земли, чтобы цветы не произрастали там даже в вазах.
После открытия бара Жоакин отказывался от шотландского виски, которым Бандейранте угощал его бесплатно: считал, что это питье каким-то образом может испортить ощущения, возникающие после принятия спиртного. Однако Бандейранте внимательно прислушивался к протестам против введения чужеземных обычаев в ущерб национальным и старался убедить всех, что не собирается никого переупрямить.
– Всякая культура утверждается только после того, как пройдет испытание, – убежденно говорил он.
Зайдя в бар, Полидоро поздоровался с Франсиско. Усевшись на плетеный стул, которым пользовался почти единолично, с удовольствием посмотрел на бутылки, расположенные на стойке без всякого порядка. Сдвинутые к переносице лохматые брови говорили о его дурном настроении. Придвинувшись к столику, сделал вид, что не замечает, как почтительно его приветствует начальник полиции Нарсисо. Франсиско принес виски, ведерко со льдом и бутылку минеральной воды, которую Полидоро пил из отдельного стакана.
– Только что ушел учитель Виржилио. Спрашивал о вас. – Буфетчик осторожно положил лед в стаканчик для виски.
– А что ему надо? – сухо спросил Полидоро. Франсиско перевел зубочистку из одного уголка рта в другой: он пользовался этим приемом, чтобы глотать слова, так что его трудно было понять, и заодно старался не ляпнуть что-нибудь такое, что обидело бы посетителя. Крашеные черные волосы свидетельствовали о желании выглядеть моложе своих лет. На нем был атласный жилет, единственная вещь, сохранившаяся с тех времен, когда он служил в кабаре «Лапа» в Рио-де-Жанейро. Когда он вспоминал об этом, глаза его наполнялись слезами.
Франсиско знал Триндаде как никто другой. Дабы получить сведения о чужой жизни, даже прибегал иногда к предосудительным приемам. Обслуживая какого-нибудь пьяницу, следил за ним весь вечер и в конце концов дожидался его откровений. Не зная усталости, он вкладывал в это занятие всю свою ловкость. Полидоро поощрял его усилия: что ж, призвание не хуже любого другого, да к тому же еще и полезное. Однако Франсиско понимал, что близок его закат: под старость нюх уже не будет таким тонким и выслушивать заявления недовольных ему не придется. Полидоро первым отвернется от него: он самый неподатливый из тех, кто его слушает. Если не заинтересуешь его первой фразой, вторую он слушать не станет.
– Не знаю, чего хочет учитель, но догадываюсь. Наверняка что-то серьезное. – И бросил на собеседника взгляд, обещавший нечто такое, что трудно себе представить.
Полидоро непонятно почему содрогнулся. Но сдержался, чтобы не дать повод буфетчику для продолжения разговора.
Однако Франсиско никогда не пасовал перед трудностями, связанными с его призванием.
– С тех пор как я утром вышел на работу, я все время хватаюсь за карман. У меня такое чувство, будто я потерял какую-то ценную вещь, например обручальное кольцо, отданное мне на хранение. А вещь эту надо к концу вечера вернуть ее владельцу. Ну, не знаю, сеу Полидоро, только сегодня день не такой, как все. Вы обратили внимание, как расположены облака?
Полидоро никак не поощрял буфетчика, чтобы тот продолжал, даже ни разу на него не взглянул. Подобное пренебрежение могло бы подорвать престиж Франсиско, если ему не удастся спасти положение.
– Учитель пошел в пансион Джоконды. На нем синий костюм, который он надевает по понедельникам, и от него пахнет одеколоном. Конечно, он пошел на праздник. Вы понимаете, о каком празднике я говорю. – И Франсиско устремил лукавый взгляд на Полидоро, который не всегда бывал расположен узнавать интимные подробности.
Сам Полидоро был довольно равнодушен к публичному дому Джоконды, который прозвали Станцией, не заходил туда уже недели две. Тамошние женщины предполагали, что Полидоро либо вернулся на супружеское ложе, либо завел новую любовницу на какой-нибудь из своих фазенд: его мужское естество, хоть ему уже стукнуло шестьдесят, не позволяло обходиться без женщин.
Несмотря на безучастность Полидоро, Франсиско продолжал:
– Да, пошел в дом Джоконды. Он не пропускает ни одного понедельника.
Последнюю фразу буфетчик произнес с особым нажимом, намекая, что Полидоро не был там с восемнадцатого мая, это был серенький туманный денек. Эти сведения Франсиско получил, конечно, не от Джоконды, которая хранила за семью замками свою записную книжку, где мелким почерком помечала, как часто заходит тот или иной клиент.
Полидоро закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Франсиско, огорченный невниманием, заметил морщинки у припухших век Полидоро: стареет на глазах и уже едва ли способен пробудить страсть в ком бы то ни было.
Франсиско медленно отошел от столика, надеясь, что Полидоро позовет его обратно. Но тот лишь устроил ноги поудобней под столиком. Ночью он плохо спал из-за страха, что умрет, так и не повидав женщину, имя которой избегал произносить. С каждым прожитым годом он чувствовал, как укорачивается его жизнь.
Часы пробили шесть. Резко прозвучали удары церковного колокола. Собравшиеся в церкви женщины нервно перебирали четки. Каждая бусина означала мольбу. Полидоро задумался об этом, но его вернул к действительности шум шагов.
– Вы меня искали? – спросил он, не предлагая Виржилио сесть.
Учитель, чуть подавшись вперед всем телом, ждал приглашения. Полидоро сделал рукой жест, призванный исправить допущенную неучтивость, тем более что за ними наблюдал Франсиско.
– Если б я знал, что вы зайдете, Виржилио, я велел бы подать сразу два стаканчика, но еще не поздно поправить дело. Что будете пить, сеньор учитель?
Подобный выпад огорчил Виржилио: окружающие подумают, что Полидоро разговаривает с ним только потому, что не может этого избежать. А уж Франсиско разнесет по всему свету, что фазендейро, дескать, не уважает учителя, дом у которого скромный, хотя весь набит книгами. А ведь он сеет культуру, в то время как Полидоро, читавший только журналы да рекламные буклеты, когда заходил в аптеку, закоснел в гордом невежестве и смотрит на мир только через призму своего собственного опыта.
