Мафия была основана в результате того, что более сильная власть пыталась уничтожить итальянцев, поэтому итальянцы создали свою собственную организацию, чтобы сопротивляться и контролировать свою собственную.
Вот почему даже после массовых нападений правительства и полиции на американскую мафию в 80-х годах организованные преступные семьи не только существовали… они чертовски процветали. Даже отмена культуры не могла отменить мафию. Некоторые институты существовали вне времени и места. La Famiglia [8] была одной из таких.
Как я во все это вписался?
Ну, в этой жизни в третий раз за свои тридцать пять лет, я был Данте Сальваторе — капо [9] Семьи Сальваторе.
Очаровательно безумный, плохой и слишком опасный, чтобы его знать.
Так они говорили.
Мало кто знал меня настоящего, но, возможно, тот, кто любил меня больше всего, сейчас хмуро сидел рядом и пил дорогой бокал Кьянти, будто это было дешевое американское пиво.
— Не им сомневаться в нас, — мрачно пробормотал Амадео Сальваторе в свой бокал, его темные брови сжались в одну мохнатую линию. — Они должны слушать и подчиняться. Чтобы заслужить уважение, нужно заслужить уважение. Неужели сегодняшняя молодежь не может понять эту концепцию?
Я ухмыльнулся своему псевдо-отцу, отметив, что даже в одиннадцать часов ночи после полного рабочего дня его костюм Бриони все еще был безупречно выглажен. Торе (прим. кратко от фамилии Сальваторе) ценил контроль почти выше всех других качеств. Он был непоколебим в соблюдении своих правил, неукоснительно относился к этому соответствию внутри Команды.
Тем не менее, он взял под свою опеку безрассудного сбежавшего британца и воспитывал его, как сына, зная, что дикость в его крови никогда не остынет.
Мы были хорошим контрастом, он и я. Он был холоден и расчетлив. У меня был инстинкт и горячая жестокость.
Вместе мы управляли одним из самых успешных подразделений в стране, которую еще пяти лет назад мы даже не называли своей.
Сидя на террасе моего двухэтажного пентхауса в одном из самых многоэтажных и дорогих многоквартирных домов Нью-Йорка с видом на Центральный Парк, огни которого сияли, как драгоценности, рассыпанные у наших ног, невозможно было не ощутить силу и престиж нашей городской империи.
— Возможно, это как-то связано с тем фактом, что их капо в настоящее время вовлечен в многолетнее судебное разбирательство, которому не видно конца, — сухо протянул я, потягивая крепкое вино.
Торе хмыкнул на это, так же недовольный моим арестом, как любители пикников были не довольны мухами летом. Аресты, слежка полиции и шантаж были частыми и естественными последствиями наших незаконных предприятий. Торе был принят в мафию еще в юности и всю свою жизнь прожил в тени могущественных объятий Каморры. Он абсолютно верил в ее способность сокрушить любого противника, даже такого великого, как правительство США. В конце концов, это уже случалось раньше. Много-много раз.
Я всё еще сомневался.
Мы были влиятельными людьми, главой змеи обширной криминальной империи с разветвленной сетью связей, которые помогали нам выкручиваться из узких уголков.
Но это было иначе.
Этот американский ублюдок был полон решимости стать следующим Джулиани [10]и уничтожить нью-йоркскую мафию. Всем было плевать на мафию во время национальных и глобальных террористических актов, но Деннис О'Мэлли был убежден, что сможет проложить прямую дорогу к вершине успеха, уничтожив Каморру.
Но даже это ничто, белый шум по сравнению с настоящей проблемой.
Я не убивал Джузеппе ди Карло в том дерьмовом месте в Бронксе.
Хотел бы это сделать я.
Но нет.
Не я засадил ублюдку пулю между глаз.
Похоже, что семья ди Карло была умнее, чем казалось по их врожденному уродству. Они подставили одного из немногих людей, которых я когда-либо любил.
И я бы тысячу раз отправился в тюрьму, в могилу, что бы там ни было для грешников вроде меня, если это означало обеспечить безопасность Козиме.
Вот так всё произошло.
Это было чертовски затруднительное положение.
— Ирландские ублюдки шныряют по нашим помойкам в поисках трофеев, — пробормотал Торе в свое вино. — Якопо поймал некоторых из них, которые задержались у Гудзона, разведывая склады. Говорю тебе, я должен был убить Симуса Мура, когда у меня был шанс.
Это была запутанная история между матерью Козимы и Елены — Каприс, и ее бывшим мужем Симусом. Когда-то давно Каприс и Торе любили друг друга, и у них был бурный роман, привлёкший к рождению Козимы и ее брата-близнеца Себастьяна. Каприс вычеркнула Торе из их жизней из-за его связей с мафией и вырастила близнецов, как потомков Симуса, пока ирландский ублюдок не продал Козиму в сексуальное рабство, исчезнув на долгие годы.
Он внезапно появился в Нью-Йорке, в нашем городе, в прошлом году работая на Томаса «Стрелок» Келли и его группу ирландских головорезов. Он похитил Козиму по причинам, известным только ему, и с тех пор он и его банда вынюхивали о нашей команде.
Трудно было не согласиться с Торе. Некоторые люди заслуживают большего, чем смерти, и Симус Мур был одним из таких.
— Великодушное сердце, — напомнил я ему. — Поражение могущественного человека.
Его широкие брови изогнулись дугой, образуя толстые складки на широком лбу.
— А ты, figlio mio (в пер. с итал. «Сынок»), жестокий бездушный преступник, si? (в пер. с итал. «Да»)
Я не удосужился бросить взгляд на старика. Мы оба достаточно хорошо знали, что у меня есть одна слабость, и это они. Несколько драгоценных дыр в моей броне были сделаны любовью, которую я испытывал к нему, к моему брату и его жене, моему лучшему другу — Козиме.
Я бы сделал для них всё. И делал для них всё.
Без вопросов, без колебаний.
Вот что значит семья для итальянцев.
Мафиозное или гражданское лицо, мы защищали своих собственных любой ценой.
Вот почему меня судили за убийство, хотя я не имел ничего общего с убийством ди Карло и его головореза.
— Яра тебя не подведет, — размышлял Торе.
Для итальянцев было необычно общаться с чужаками, их фанатизм доходил даже до того, что они общались только с людьми своего региона, но Торе был другим. Я был другим. Таким образом, наша Семья была другой. Сальваторе имели дело с людьми всех национальностей и полов. Так что, в то время как другие придурки могли высмеивать меня за то, что у меня женщина-адвокат не итальянского происхождения, мне было плевать.
По моему опыту, разнообразие было современным и просто хорошим бизнесом. Преступность и братство протекали не только через латинскую кровь. Она была дальтоником и бесполой.
— У нее не та кровь, но, возможно, персы [11] не хуже понимают семью, — продолжил Торе, прежде чем допить вино с довольным гулом.
— Понимают, — согласился я, и внезапное возбуждение охватило меня, как молочная кислота после тяжелой тренировки.
Я резко встал и подошел к каменной балюстраде, прислонившись к холодному барьеру с бокалом вина, свободно зажатым в руке над выступом. Свет с улицы проникал сквозь Кьянти, освещая его богатым карминовым сиянием, непрошено вызывая образ Елены Ломбарди в моем сознании.
Она была… непредсказуемой.
Ничего общего с mia sorella di scelta (пер. с итал. «моей сестрой по выбору») Козимой. В ней не было ни смелости, ни неизведанной чувственности. Она не была прирожденной кокеткой или тепло излучающей энергией в комнате.
По сути, она была ледяной королевой.
И не только потому, что она была холодно аналитична, почти хрупкой от скрытой враждебности, с острым умом, рассекающим противника, как опасным острием сосульки.
Это было потому, что она казалась заключенной в ледяную оболочку, окаменевшей, как какое-то древнее существо в момент своей смерти. Только смерть Елены была эмоциональной.
