прошу, чтоб забрал.
Брат как раз едет с вызова, с коллегами, веселыми парнями из “убойного” отдела, очень заинтересовавшимися мною, а потому Мишка не имеет возможности провести допрос по всем правилам, изо всех сил отгавкиваясь от зубоскалов и угрожая, что всем оторвет ноги по самые гланды.
Это звучит так забавно, что я невольно улыбаюсь и чуть-чуть отвлекаюсь от своих проблем.
Дома, отговорившись от взволнованной мамы головной болью и внезапно начавшимися месячными, закрываюсь у себя и… И вот тут накрывает по полной.
Бросаюсь на кровать, словно девочка-подросток в дурацкой дорамке, и плачу. Малодушно и глупо. Жалея себя, искренне не понимая, за что мне это все? Разве я кому-то навредила? Разве я хоть раз была с кем-то груба?
Почему все так радостно поддержали Марину? Почему даже самые заучные заучки подчинились стадному инстинкту травли слабого, отличающегося от них?
Как мне теперь жить с этим?
Тренькает сообщением телефон.
Я смотрю на абонента, прикусываю губу, вытирая слезы со щек.
Олег.
“Малыш, я у твоего дома, выйди”
“Малыш, я не уеду, выйди”
“Посмотри в окно”
“Это для тебя”
“Малыш… Давай поговорим”
“Ты же знаешь, что мы будем вместе?”
“Малыш, малыш, малыш”
Я откидываю в сторону телефон, смотрю на себя в зеркало, придирчиво ища следы недавней истерики.
Глаза, конечно, красные, напухшие, венки на веках… Бич всех натуральных блондинок : тонкая кожа и близко расположенные сосуды. Если уж начинаю реветь, то нос потом весь день вылядит печально повисшим Пинноккио…
Но сейчас, вроде, все в норме, не успела, значит, нареветь еще.
Губы распухли, конечно, от слез, но это даже неплохо… Да? Нет?
И вообще, Алька, какого черта ты думаешь о том, как выглядишь? Перед кем красоваться?
И надо ли вообще выходить и разговаривать?
Олегу не откажешь в настойчивости, конечно, но после вчерашнего его выступления, это я не говорю о причинах нашего расставания еще, и сегодняшних моих нервов… Неужели он всерьез рассчитывает разжалобить меня этим пошлым, так ненавидимым мною “малышом”?
Реально?
Так уверен в собственной неотразимости?
Тогда он еще мерзопакостнее, чем я думала даже…
— Милая, — в дверь аккуратно стучится мама, — как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — отвечаю я, тянусь и выключаю постоянно тренькающий телефон.
Не надо маме знать про мои напряги.
— А то тут Олег пришел…
Че-го? Как он вообще посмел???
Вскакиваю, на нерве распахиваю дверь.
Мама стоит, смотрит на меня встревоженно.
— Ты как себя чувствуешь, милая? — мама проводит ладонью по щеке, убирая волосы за уши, и мне на мгновение очень хочется прижаться к ее прохладным пальцам губами, обнять и слезливо, как в далеком детстве, пожаловаться на жизнь, на обидчиков своих, на несправедливость происходящего.
Но сдерживаю себя, конечно же.
Во-первых, как-то глупо взрослой девушке жаловаться на однокурсников, которые ее обижают… Смешно.
А на Олега нельзя.
По крайней мере вот так, без подготовки.
Папа с отцом моего бывшего парня состоят вместе в одном сообществе, “Ротар”, “Ротан”... Не помню названия. Это что-то вроде городского вип-клуба для бизнесменов и серьезных людей. Такое место, где взрослые мужики собираются раз в месяц и, надуваясь от собственной важности, обмениваются ленивыми фразами, демонстрируя свою крутизну.
Правда, папа как-то это все по-другому называет: обсуждение жизни города, инвестиций, грантов и прочего, но я думаю, что они там просто понтами друг перед другом трясут. Милое такое , чисто мужское времяпрепровождение. И папа мой с папой Олега прямо задружился в последнее время.
Ему по должности нельзя вести коммерческую деятельность, но деньги вкладывать можно же. Особенно, если не самому, а его жене, моей маме, то есть, той еще бизнес-вумен…
А папа Олега — очень даже солидный мужчина, уже полгода как покровительственно называющий меня “невесткой”, владелец самого крупного в регионе банка… Так что им друг с другом весело там, и, я подозреваю, все давно уже насчет нашего будущего с Олегом решено.
И моя новость про расставание будет неприятным сюрпризом. А если рассказать в подробностях, то папа может плюнуть на заманчивое инвестирование стопроцентных прибыльных проектов и вступиться за честь своей маленькой принцессы.
Я бы этого не хотела, если честно.
Наша с Олегом жизнь и любовь — только наше дело, и оно не должно отражаться на интересах родителей.
А, значит, новость надо преподнести максимально деликатно. И , желательно, без упоминания таких слов, как “тварь”, “пидор”, “дерьмо”, “похотливый скот”.
Поэтому я держу себя в руках, мужественно улыбаюсь и киваю маме успокаивающе:
— Мам, все хорошо… Я спущусь сейчас.
Возвращаюсь к себе, смотрю в зеркало, ища силы для боя.
Ничего, Алька… Золотая медаль тоже не сразу нарисовалась. И чемпионство по теннису. И вообще. Ты — боец. Какого хера расклеилась, принцеска?
Причесалась, лицо вытерла, чуть-чуть подмазала синяки под глазами и вперед!
Олег в своей привычной манере очаровательного весельчака, которую так любит старшее поколение женщин, наши мамы, тети, бабушки, занимает маму легким разговором у нас в гостиной.
— Марина Владимировна, — слышу его приятный баритон, — не кокетничайте, вам больше тридцати никто в жизни не даст. И не просто тридцати, а роскошных тридцати! таких тридцати, что фору любым двадцатилеткам дадут! Клянусь, я когда вас первый раз увидел, решил, что Аля не рассказала мне о своей старшей сестренке!
— Ох, Олег, — смеется польщенная мама, — ты далеко пойдешь с таким умением делать комплименты!
— Обижаете, Марина Владимировна! Это вообще не комплимент! Это — констатация факта!
Я спускаюсь вниз, и мама с Олегом замолкают, разворачиваясь ко мне.
Я смотрю на своего бывшего парня, такого красивого, улыбчивого, очаровательного… И не могу понять, где мои глаза были, когда связалась с этим дерьмом?
И как у него хватает наглости после всего сидеть здесь и делать комплименты моей маме?
Наверно, что-то такое отражается в моем взгляде, потому что Олге подрывается и торопливо идет к лестнице:
— Малыш… — мама не видит его лица, а потому Олег не считает нужным улыбаться, только голос звучит участливо, — иди ко мне!
Этот уродец уже понял, что я ничего не сказала маме, и теперь пользуется этим, вовсю играя на публику.
Мне ничего не остается, кроме как позволить ему обнять себя. Правда, поцеловать не разрешаю, шепчу еле слышно:
— Только попробуй…
Олег понимает по моему тону, что перегибать тоже не годится, потому не напирает.
— Ты на машине? — спрашиваю я громко.
— Да, конечно,
