…о разводе…
Оно и понятно, мужик-красавчик, конечно, он был женат…
Пенни хмыкнула и аккуратно сложила какую-то папку. А затем в её руках оказался документ, который её напугал.
…освобожден из-под стражи… …2015 год…
Девушка пробежалась глазами по листку, на котором было много букв и какие-то неизвестные ей печати. Она услышала за дверью шаги возвращающегося мужчины и спешно убрала оставшиеся бумаги в ящик, не особенно заботясь о том, чтобы сложить аккуратно. Закрывая ящик, она заметила удостоверение.
Воинский билет?! Не в бровь, а в глаз, Льюис! Вот откуда такой тон…
Пенни поднялась с пола и снова уселась на кровать, когда мужчина зашел в комнату с подносом.
— То есть спишь ты сегодня здесь? Не помню, чтобы обещал уступить тебе свое любимое место,
— Спасибо, — она виновато посмотрела на него, — я могу поспать хоть на коврике с Дейзи, где скажешь…
Льюис отвела глаза и посмотрела в пол. Взгляд зацепился за листок бумаги и она, немного нахмурившись, вздохнула.
— Я снова чуть не разнесла твой дом, — ей не было смешно и она надеялась, что и Алек не будет хохотать в этот раз, — тот ящик, — она кивнула в сторону стола, — он выпал, когда я пыталась не упасть. И там… документы… И бумаги, — Пенни начала тараторить, — но я всё собрала и вернула на место… Ну, почти всё, — она пожала плечами и указала на листок бумаги под столом, — прости, я своя не своя сегодня… Это всё навалилось… и еще ты меня напугал… — Пенни уже всхлипывала, — и я вымокла… и я устала, — она почувствовала, как потекли слезы из глаз. Она не смотрела на Алека, а изучала чашки с чаем, что стояли на тумбочке.
— Ты…
Давай Льюис, скажи это! Ты… Кто? Уголовник? Сиделец? Бывший заключенный? Как его назвать?
— Ты… военный? Я видела военный билет с твоим фото, когда собирала документы.
Пенни теперь только решилась посмотреть в глаза мужчине. Она его совсем не знала. А от того, что увидела, стало страшно, ведь не было понятно, что твориться у него в голове, что он сейчас сделает? Выйдет ли из себя? Обругает Пенни? Выставит её за дверь, предварительно стянув с неё свои вещи? Она вовсе не хотела того, что произошло. Она не хотела знать того, что прочла. И, конечно, она не скажет, что видела больше, чем положено “залетной” гостье.
Алек
Наливая чай, Алек поймал себя на мысли, что улыбается (!) Весьма неожиданно для самого себя. Та девчонка была, бесспроно, ходячей бедой, но смешная. Презабавная, намного смешнее даже Дейзи — единственной его забавы в этой глуши.
— Как будто ты в этом что-то понимаешь, — передразнил Лестер, насыпая в заварочный чайник травы. Знала бы ты, девочка, насколько много я понимаю во всем этом, куда больше твоего так точно. Повоюешь с мое, научиться и пмп оказать и выживать в глуши, казалось бы, к жизни вообще не пригодной. Мужчина усмехнулся, поставив чайник настаиваться, накрыл его толстым полотенцем, а сам облокотился на край стола, раздумывая. На самом деле, девчонку он только дразнил. Лезть к ней в койку не собирался, пусть судьба будто специально толкала к этому решению. Алек не хотел проблем, усложнять свою жизнь и добавлять в нее какие-то переменные. Если они закончат этот вечер в кровати, то все сведется либо к истерике с утра, либо к заявлению, что у них теперь все по-взрослому и потому она так просто его не оставит. Однорзовый перепих совершенно не стоил всех этих нервов и энергозатрат. Снять шалаву обойдется дешевле, право слово.
— Ротой командовать, — снова хмыкнул Алек, разливая чай через сито в чашку. Аромат мяты и липы наполнил небольшую кухоньку. Мужчина глубоко втянул воздух, наслаждаясь этим чарующим запахом уюта и тепла. — Так себе удовольствие. — В самом деле, самое трудное для него в армии было терпеть глупость мальчишек-салаг. Изнеженные срочники, совершенно не приспособленные ни к жизни, ни к службе, ни к самообслуживанию даже. Будто нынче культ инфантилизма. Поколение Интернет, чтоб его. Эта Пенни тоже из миллениумов. Даже жалко ее. Потому, видать, такая неловкая, непродуманная и недальновидная. Одни кроссовки в сеточку в походе, чего стоят. Это ж надо додуматься. Почему еще не сандалии? Слава Богу, что не они.
Алек уже пристраивал кружки на поднос, когда вздрогнул, услышав очередной звон и грохот.
— Да что ты за беда такая? — устало вздохнул он, но бежать и спасать не торопился. Голос бодрый, значит, не помрет. Подхватив поднос с чашками, Лестер спокойно поднялся в спальню, заглядывая в двери.
— Дейзи будет против, она не любит чужаков и делиться, — я тоже, кстати. А еще меня она тоже считает своей собственностью, представляешь? — Оглядев комнату, Алек сразу установил причину грохота, он уже было хотел спросить, КАК на этот раз, но глаза его зацепились за лежавший на полу лист из документов ящика. Лестер нахмурился, лицо его стало суровее, а взгляд похолодел.
Примостив поднос на тумбочку, Алек присел, поднял бумагу и вложил ее обратно в ящик, заметив, что там тот еще бардак. Значит, копошилась в бумагах. Он даже мог допустить. что в самом деле не специально, но жизнь научила не верить людям.
— Нашла что-нибудь интересное? — Холодно уточнил он, продолжая сидеть на корточках и глядя колючим, злым взглядом на девчонку. — Документы жертв? Зубы в коллекцию на память? Отметку о судимости? Что там у маньяков хранится в шкафах по версии твоих глупых книжек? — Звучало как шутка, грубая и злая, но в каждой шутке… Алек смотрел в глаза девчонки не отрываясь, ожидая, реакции на свои слова. При слове судимость Пенни сморгнула. Алек усмехнулася. Так и думал. — Любопытство это грех, Пенни. Тебе мама с папой не говорили? — Алек медленно поднялся, все еще гипнотизируя девчонку колким взглядом. — А грехи предполагают расплату.
Он молчал какое-то время, слушая сбивчивые ее оправдания, раздражающие всхлипы и теперь это казалось наигранным и искусственным, а не милым и смешным, как еще совсем недавно. Лживые суки. Все как одна. Любопытные, наглые и расчетливые. Как будто вшито в генетический код каждой бабы.
— Был, — коротко бросил Алек, наконец снизойдя до ответа. — Так что стреляю хорошо, на случай если решишь сбежать, учти это, — повернувшись, он пошел к двери из спальни, остановившись на секунду, чтобы предупредить. — Собираюсь тоже помыться. Буду признателен, если укротишь свое любопытство и перестанешь совать нос в мои личные вещи. Я все равно узнаю, Пенни Льюис. А я очень не люблю непослушных девочек. — и вышел.
Пенни
Документы жертв? Но ведь никто не путешествует с документами. Жертвы в лесу точно были бы без документов. Пенни не решилась произнести эту "шутку" вслух, потому что взгляд мужчины готов был сжечь её заживо — злости в нём было немерено. Оно и понятно — мало кто хорошо бы отнёсся к тому, что в твоей личной жизни так вот нагло ковыряются. Но ведь Льюис не хотела. Она не ковырялась!
Было трудно доказать, что она не лжет. Потому она просто молчала и переводила взгляд с лица мужчины на кружки с чаем, расставленные на подносе. Помимо злости, во взгляде Алека читалась некая надменность и …точно недоверие. Пенни тысячу раз хотела провалиться. Возможно, он и был судим, но это…личное, об этом не говорят первой встречной. Она не хотела этого знать, видеть, она правда не хотела. Но надо ли было оправдываться? Льюис видела, что это было бесполезным.
— Я не очень-то верующая, чтобы знать обо всех грехах, — выдавила из себя Пенни, — но в моих глупых книжках об этом пишут немного. А еще, там пишут… — о разном, о многом, о том, чего в жизни Пенни нет, но сказать она уже не смогла. Ком, что подкатил к горлу, не дал ей возможности договорить и она просто всхлипнула. Опять. Но ведь и не говорить же о любви в такой нелепый, ужасный и постыдный для Пенни момент!
Когда Алек поднялся с пола, он стал будто еще больше возвышаться над ней. Она почувствовала себя невероятно маленькой и беззащитной. Всё вокруг казалось огромным вместе с хозяином дома — и стены и даже кровать, на которой она сидела.
