ли меня это. Но я про себя могу сказать одно, что променяла бы сотни ее слов на одни крепкие и правдивые объятия.
Поэтому мой сын всегда на моих руках. Поэтому его я прижимаю к своей груди так часто, как могу. Поэтому я его целую и искренне признаюсь в том, что очень сильно люблю.
Почему моя мать была такой, я не имею понятия. Своих бабушку и дедушку я помню хорошо. Они умерли не так давно с разницей в пару лет. Эта квартира, откуда я сейчас окончательно уезжала, принадлежала им.
Я их любила. И часто думаю о том, что мне бесконечно жаль, что они не успели увидеть своего правнука. Бабуля представляла меня на свадьбе, моего «жениха». Говорила, что этот день ни за что не пропустит и будет ловить букет невесты, чтобы вновь обменяться кольцами с дедулей. А он в шутку отвечал: «Ну вот, она будет со мной и в следующей жизни, а я так хотел отдохнуть».
Я вспоминаю их, со слезами грусти, потому что хотела, чтобы они были рядом. Они бы меня поняли. В этом я не сомневаюсь. Бабушка обняла, а дедушка бы сказал в своей манере: «Все будет хорошо. А не будет, так подлатаем».
Своего отца я не знала. Мама лишь однажды сказала мне о том, что он недостоин нас. Даже как выглядит я не имею понятия. Как зовут. Ведь мое отчество от дедушки – Михайловна. Жив ли он, знает обо мне? Все эти вопросы остаются долгие годы без ответов.
Сейчас стоя на улице в ожидании, по сути, незнакомого мне мужчину, под пристальным взглядом кучи соседок я ощущала себя жалкой и брошенной. Одинокой.
Это чувство было со мной последние полтора года. Я ушла в себя и моим единственным другом стала психолог. К которой я ездила раз в неделю. Я «вылезла» из этого заточения внутреннего, но не перестала быть одинокой. А потом у меня родился мой сынок и все стало неважным. Я знала, что теперь все изменится. Он стал моим смыслом. Моим желанием жить. А еще я теперь знала точно, что, кроме меня, никто не позаботится о нем. Что отныне я не имею права даже на мысль, чтобы опустить руки.
И вот это чувство, сейчас оно слишком сильно ввинчивалось в голову. Мне нужно просто это пережить, и все снова будет хорошо.
Из дурмана хаотичных мыслей выводят мужские руки, прикасающиеся к моим плечам, и я резко дергаюсь вперед, почти падая на землю.
– Тише, тише, ты чего? – Олег поднимает ладони вверх, шокированный от моей реакции.
– Вы… Прошу не делайте так больше, – язык стал прилипать к небу, так как вся жидкость моего организма превратилась в пот и выделилась разом намочив, кажется, всю одежду, что была на мне.
Прижимаю к себе сына и пытаюсь утихомирить свое сердце.
Я понимаю, что человеку не объяснишь без точных причин свое поведение, но подобные реакции и меня очень утомляют. Хотя контролировать их я не могу до сих пор. Они просто есть. Они просто выступают первыми.
Я не люблю прикосновения к себе ни в каком виде от мужского пола и тем более, когда стоят за… спиной…
Холодом окутывает и утягивает в себя, но голос сына возвращает обратно. Он тянет меня за волосы и пищит.
– Прости, больше не буду. Просто я тебя звал, ты не откликнулась.
– Хорошо, – отвернулась от мужчины и обратила свое внимание на Гордея.
– Поедем?
– Да, конечно. Простите.
Сели в машину и медленно поехали в сторону района, где я теперь жила.
Мне было неловко, но я старалась не показывать вида. Играла с сыном, но он скоро уснул, и я отвернулась к окну.
– Значит, опека приедет? – заговорил Олег.
– Да. Они позвонили утром. Сказали, что сделают свой визит на днях. Видимо, в понедельник, вряд ли они катаются по выходным, выполняя работу. Хотя я не знаю наверняка.
– Что сказали они?
– Дали понять, что не доверяют и будут с особой тщательностью за мной наблюдать, – посмотрела на него и пожалела, потому что он тоже наблюдал за мной в зеркало. – Это все мать. Уверена, она тоже позвонила вдобавок к врачу.
Мои слова снова заставили испытать нечто схожее со стыдом.
– Взрослые порой ведут себя хуже детей, а когда понимают это, оказывается, уже поздно.
– Вам виднее, – ответила чуть слышно, не желая подчеркивать его возраст, но почему-то стало неловко. – Простите.
– За что? Я из категории взрослых. Мне тридцать восемь. И я совершаю ошибки. Все верно.
– И даже такие, когда поздно становится? – вопрос сорвался с губ, прежде чем я успела его просто обдумать.
Мы столкнулись взглядом, и я хотела снова извиниться, но не хватило храбрости заговорить вновь.
Оставшуюся дорогу мы молчали.
В монологе с самой собой я пыталась понять правильность или же наоборот, ситуацию, себя, Олега. И вроде бы думать не о чем, а вот с другой стороны… Все было странно. Это подходящее слово.
Зачем ему помогать мне? Это у меня не было выбора, он мог забрать свой обед и закрыть свои двери. Может и правда смириться с тем, что мир не совсем прогнил?
Хотя я заселилась в квартиру, разве есть смысл себя ругать. Или осталось ли еще хоть что-то, что я не обсудила с самой собой?
Поднялись наверх в квартиру. Я уложила Гордея на свою кровать в кокон подушек и вышла на кухню. Олег в гостиной собирал кроватку, а я заварила чай, решив быть вежливой, и попытаться вести себя нормально. Та же терапия.
– Я законч…
– Вы будет…
Мы столкнулись с ним на пороге кухни. Я отшатнулась оттого, что мужчина, разумеется, сильней и влетела в него, на полной скорости, но Олег поймал меня за плечи, схватившись в них обеими руками.
– Осторожней, – сказал испуганно, а сам не сводил своих глаз с моего лица.
– Простите… я… – выбралась из цепких рук и опустила голову, сделав расстояние, между нами, приемлемым. – Хотела предложить вам чай.
Мы оба посмотрели на стол, где истончали аромат лесных ягод две кружки и вернули внимание друг другу.
– Нет, – ответил он, прочистив горло. – У меня работа, я, итак, задержался.
И я испытала ужасный стыд. Бессовестно полагая, что имею право занимать время человека, который, итак, мне помог, как никто другой.
– Да, конечно. Благодарна вам за помощь.
Дошла до двери. Подождала, пока мужчина обуется, и крикнув в спину «до свидания», потому что он попрощался сумбурно как-то, закрылась изнутри.
Все выходные провела с
