Рядом с ним был, наверное, один из самых страшных мужчин, которых я когда-либо видела. Он был выше любого человека в комнате и вдвое больше, я знала, что под его костюмом скрывается скопление твердых мышц, и татуировки. Жесткие глаза пристально смотрят на меня, и, нервничая из-за его напряженности, я снова переключаю свое внимание на Атласа. Он наблюдает с удивленным видом, явно отмечая страх, который я испытываю при виде его друга. Он наклоняет свой стакан в знак приветствия, а затем подносит его к губам, допивая содержимое. Мой взгляд переходит к его горлу, которое покачивается, когда он сглатывает.
— Эмери, — его голос отвлекает меня от пристальной игры, которую я вела с Атласом, и мои глаза перескакивают на Джека, который улыбается улыбкой, едва скрывающей его гнев. Он был зол на платье.
— Джек.
— Платье не подошло?
Я могла солгать, но все равно чувствовала на себе взгляд Атласа, и это каким-то образом придавало мне уверенности. Я встречаюсь взглядом с Джеком и говорю:
— Подошло, просто мне не понравилось.
Гнев вспыхивает на его лице, а затем его рука сжимает мою, как на первом свидании, когда он схватил меня возле моей квартиры.
— Ожидания, Эмери, — он тихо сплевывает, губы скривились от отвращения.
Я едва скрываю вздрагивание от боли, причиненной его хваткой. Могу поклясться, что краем глаза видела, как Атлас двинулся, но его остановил мужчина, стоявший рядом с ним.
— Ты делаешь мне больно, — шепчу я, бесполезно вырывая руку из захвата. Мне надоело, что со мной так обращались.
— Я собираюсь сделать гораздо больше, — рычит Джек себе под нос. — Не позорь меня сегодня вечером, Эмери.
Я не упускаю скрытой угрозы в его тоне. В конце концов он отпускает и уходит, не сказав больше ни слова, бросаясь к моему отцу и Марии, несомненно, чтобы пожаловаться на мое поведение.
Отшатнувшись, я начинаю двигаться к бару, к Атласу, который смотрит на меня, как если бы я была его следующей добычей. В своем черном смокинге он производил ошеломляющее впечатление, олицетворяя смертоносную мужественность и хитрость, вплоть до начищенного блеска ботинок и непринужденной позы. Он следит за мной глазами, пока я не дохожу до него, и продолжает это делать, пока я ставлю бокал и заказываю бренди.
Вкус я переняла от своей матери, которая каждый вечер перед сном выпивала одну порцию бренди со льдом и познакомила меня с ним за несколько лет до своей смерти.
— Ты выглядишь прекрасно, светлячок, — наконец говорит Атлас. — Я знал, что этот цвет тебе идеально подойдет.
— Ты сам его выбрал? — спрашиваю я.
— Да.
— Где ты взял его?
— Моя невестка — дизайнер, это уникальное платье.
— Оно прекрасно, Атлас, спасибо.
— И твой жених тоже так думает?
Это было задано как вопрос, но я услышала в этих словах гнев. Он видел, что произошло, и искал предлог, чтобы использовать ту ярость, которая, как я видела, кипела под поверхностью. Я начала понимать, что Атлас был невероятно злым человеком.
Я чувствовала на нас взгляд его друга, видела, как он рассчитывает, складывает кусочки воедино. Он собирал все осколки между нами и складывал их вместе, как пазл.
Однако я не смотрела на него, я не хотела видеть эти неумолимые глаза или это суровое выражение лица. Он был до смешного привлекателен, со своими темно-русыми волосами и голубыми глазами, но этого красивого лица было недостаточно, чтобы скрыть скрывающегося под ним монстра.
— Эмери! — Мария зовет меня, и я вздрагиваю от звука ее голоса.
— Тебя вызывают светлячок, лучше не веди себя плохо.
Я бросаю взгляд на Атласа, прежде чем повернуться и направиться к их столу, надеясь на все святое, что мое лицо замаскировало гнев, который я чувствовала по отношению к ним, и мой язык не доставит мне неприятностей сегодня вечером.
Глава 11
◦●◉Атлас◉●•◦
Она сияла.
Нет, она была чем-то большим.
Она была больше, чем солнце в дождливый день, и больше, чем луна после бесконечных ночей тьмы. Эмери в этом платье, с завитыми волосами и расправленными плечами, готовая ко всему, что на нее может быть брошено, была тем, ради чего мужчины ходили на войну. И я был к этому готов.
Я был готов открыть огонь по всему этому чертовому отелю, если это означало бы вытащить ее отсюда.
Я хотел ее. Но не должен. Я этого не заслужил. Не заслужил ее, но, черт возьми, я хотел.
Энцо стоял рядом со мной, наблюдая за всем и всеми. Он оценил Эмери в тот момент, когда заметил ее, и она сжалась под его взглядом. Я не осуждал ее за это, даже самые свирепые люди боялись его.
Я хотел уничтожить Джека после того, как я еще раз стал свидетелем его жестокого обращения. Но Энцо остановил меня, бросив на меня взгляд, который говорил: «Не убивай сына губернатора при свидетелях». Это означало не: «не делай этого», а «сделай это, когда никто не смотрит».
Хотя это было непросто. Как бы сильно я не ненавидел Эмери за все, что она заставляла меня чувствовать, она была моей, а не его или Марии, и даже не ее отца.
Моя.
Я все еще представлял, как она ползет ко мне. Все еще представлял, как она сосет мой член, прося и умоляя, в то время как я относился к ней, как к своей личной маленькой шлюхе, и чем больше я думал об этом, тем больше мне это было нужно.
Но я должен был помнить, что она находилась на территории моего врага, она была близка к женщине, которую я ненавидел больше всего на свете, близка к женщине, которую я винил в смерти моего брата так же, как я осуждал свою собственную душу. Возможно, я нажал на курок, который положил конец Ашеру, но она была частью его гибели, я знал это, даже если мне еще предстоит это доказать.
Я наблюдаю за Эмери, стоящей перед Марией в этом идеальном платье, с Джеком за ее спиной. Ягненок в волчьем логове — вот, кем она была сейчас. Все хотели вонзить зубы в мой маленький светлячок и разорвать ее в клочья. Она не имела никакого отношения ко всему происходящему, но что-то скрывала от меня. Я не знаю, почему она не говорит мне, почему согласна выйти замуж за Джека.
Она была умной женщиной. Она знала, какую опасность представляет для нее єтот мужчина, и все же рисковала своей безопасностью, продолжая это делать. Почему?
И куда ей идти теперь, когда ее квартира продается?
Я подношу свой стакан к губам, не отрывая взгляд от нее и задаваясь вопросами, которые она оставила без ответа. Мария заметила нас, Саймон тоже. И тут же сделали вид, что не видели нас, хотя их лица побледнели, когда они поняли, что мы наблюдаем.
Мы сидели в глубине комнаты, вдали от всех и в тени. Меня это устраивало, возможно, они сочли это пренебрежением, но нет, у меня были возможность следить за всей комнатой и беспрепятственный обзор прямо на стол Эмери. Она сидит слева от Джека, Мария — справа, губернатор и Саймон сидели напротив, и с ними было еще несколько человек, имена которых я даже не запомнил. Энцо сидит, оперевшись локтями на стол, с выражением веселья, когда наблюдает за реакцией людей, сидевших с нами.
Эмери не расслабилась ни на секунду, ни за ужином, ни за выпивкой, ни за выступлениями, и даже сейчас, когда Джек заставляет ее встать и подняться на возвышенную секцию в конце комнаты. Она напряжена и роботизирована, ее лицо скривилось от беспокойства. Мария наблюдает, как ястреб, пока губернатор морщится.
Джек привлекает внимание комнаты, на его губах появляется фальшивая улыбка. Он начинает с рассказа о гала-концерте, о деньгах, которые они собрали здесь сегодня вечером, а затем обнимает Эмери за плечи, отчего у меня напрягается позвоночник.
Моя.
Я выпрямляю спину, болезненно сжимая челюсть.
— Я хотел воспользоваться моментом, чтобы представить кого-то особенного и сделать объявление.
Эмери сглатывает, ее глаза закрываются, словно она смиряется, прежде чем снова открываются и находят мои. В них была грусть, глубокая печаль, которая затмила ее солнечный свет.
