больше ее внимания будет сосредоточено на сыне мужа, тем проще мне будет переждать два месяца.
— Все понятно?
— Да, — отвечаю я, наконец-то перестав гипнотизировать металлическую ножку кофейного столика.
— У тебя есть вопросы?
На секунду замираю, задумавшись. Понимаю, что есть кое-что, что меня действительно беспокоит. Смотрю на маму, в ее глаза точно такого же цвета, как и мои, и спрашиваю:
— Тетя Марина сказала, что после того, как я поступлю, у меня будет свое отдельное жилье. Это так?
Мама морщится. Ей не нравится мой вопрос, но и не ответить она не может потому что, если откажется давать мне утвердительный ответ, я просто встану и уйду. Пусть сама Самойлову объясняет, из-за чего мы на самом деле не общаемся. Уверена, ему она спела иную песенку. И далеко не про то, как бросила меня грудничком сначала на бабушку, а после смерти той передала на воспитание собственной сестре.
— Да, у тебя будет отдельное жилье рядом с учебным заведением. Думаю, такой подарок ты оценишь по достоинству и не будешь создавать нам проблем.
Нам… Не нам, а ей. Потому что я проблема только для нее.
— Ну, что же, — мама поднимается из кресла, попутно разглаживая невидимые складки на брюках, — вот и договорились. Если больше нет вопросов, то пойдем. Покажу тебе гостевую комнату. Останешься там до утра, а после мы уже поедем к Стасу.
Я сглатываю полный горечи комок и, кивнув, поднимаюсь следом. Гостевая комната в этой шикарной квартире, скорее всего, тоже прекрасна. Я, честно, завидую. Не знаю, откуда во мне это чувство, но как бы хотелось пожить здесь. Быть частью этого дома, но у судьбы дурной вкус на шутки. Она забросила меня в старую панельку под бок сварливой тетушки, которая спокойно продала меня за долю в той самой квартирке и за стабильно пополняемый банковский счет. Пожалуй, соглашаясь на условия матери, я поступаю аналогично. Но с другой стороны — если она не готова дать мне материнскую любовь, да вообще хоть какую-нибудь родственную любовь, то я возьму с нее «подарками».
Чувствую себя ужасно, понимая, что становлюсь меркантильной, и это в восемнадцать лет! В таком возрасте девочки вроде меня мечтают о счастье, ярких путешествиях и любви. Все, о чем я мечтаю, так крепко уснуть, чтобы хотя бы на несколько часов забыть, что чувствую сейчас.
Мама меня провожает до дверей комнаты.
— Вот сюда, — говорит она, словно я не ее дочь, а какая-то посторонняя, которая вынуждена оставаться здесь. Впрочем, так и есть.
Я вхожу в комнату, оглядываюсь и выдыхаю. Так и думала — место шикарное. Широкая кровать у одной стены с двумя прикроватными тумбами по бокам. С другой стороны высокое окно с тяжелыми портьерами пепельного цвета. Под ногами серый ковер, над головой — изумительная люстра, состоящая сплошь из стекла. Дорого, красиво и безлико.
— Если что-то понадобится, то спрашивай, — произносит она, и даже по голосу понятно, что мама не хочет, чтобы я ее беспокоила. Фраза учтивости, призрачного гостеприимства.
— Нет, спасибо. Мне ничего не нужно, — покорно отвечаю я, умолчав про тот факт, что в моем рюкзаке, который я принесла с собой, нет запасной одежды. Но я не буду просить у нее какую-нибудь сменку, потому что не хочу видеть эти тонкие губы, презрительно изогнутые, когда она будет вынуждена дать мне что-нибудь из одежды. Скорее всего, здесь только ее одежда, и нам будет вдвойне неловко. Поэтому и молчу, когда она, резко кивнув, разворачивается и уходит, оставляя меня созерцать прямую спину, обтянутую рубашкой бордового цвета.
Мама — красивая женщина. Мама — известная женщина. Но для меня она чужачка. Как и я для нее.
Стоит ей скрыться за поворотом, как я резко подбегаю к двери и закрываю ее. Разворачиваюсь и с ногами запрыгиваю на кровать. Впервые веду себя как одичалая, прыгая на мягком матрасе. Он пружинит под ногами, немного скрипит. Плевать, если несколько пружин выскочит и тот, кто будет здесь ночевать после меня, помучается, уворачиваясь всю ночь от металла. Я прыгаю и прыгаю, желая взлететь до потолка.
Как в детстве. Вот только тогда мне никто не позволял подобных шалостей. Сейчас же я выросла, но моя маленькая девочка кричит от негодования. Кричит и плачет.
Я падаю на кровать, сминаю серое покрывало и реву, уткнувшись лицом в подушку.
Она даже не вспомнила, что у меня сегодня был выпускной.
Она даже не знает, какие у меня баллы.
Она совершенно меня не знает.
Во сколько мне удается уснуть, я не знаю. Прямо так в одежде, на смятом постельном белье, с зареванными глазами мне удается погрузиться в царство Морфея. И снится мне то, что давненько уже не снилось. Похороны бабушки. Тогда я видела маму со слезами на глазах в первый и последний раз.
Она горевала по-настоящему. Не как в кино, где все ее слезы всегда были ловкой игрой. Она тоже может быть уязвимой.
Просыпаюсь утром с единственной мыслью в гудящей от боли голове: я должна найти ее слабое место…
— Добро пожаловать! — Встречать меня выходит невысокая женщина в строгом сером костюме и раскрывает объятия, в которых я оказываюсь в следующий миг.
Мне становится неловко, ведь я ее даже не знаю. Зато она меня, кажется, знает.
— Элла, я так рада тебя видеть. Наконец-то мы познакомимся, — улыбается мне женщина с темными волосами, собранными в пучок на затылке. На ее щеках при улыбке появляются обаятельные ямочки, в глазах искрится невероятный свет, что даже думать не хочу, что он поддельный. — Как добрались?
Она выпускает меня из объятий и отступает на шаг. Теперь смотрит на застывшую за моей спиной мать. Я не поворачиваюсь, потому что уверена, что она не одобрит то, что сейчас произошло. Обнимашки с какой-то неизвестной мне женщиной буквально пару минут спустя, как мы оказались в доме Самойлова. «Невиданная дерзость!» — так бы сказала тетя.
Мои губы нервно подрагивают, и я упрямо держу язык за зубами, предоставляя матери возможность ответить на все вопросы.
— Нормально, — говорит она, поравнявшись со мной. — Все подготовлено?
Женщина кивает, и на ее лице меркнет улыбка. Кажется, ей тоже не нравится моя мама.
— Конечно, Ольга Сергеевна. У нас все подготовлено. Вещи уже привезли. Станислав Валерьевич приедет чуть позже. Он уже вернулся из командировки, но пока задерживается в офисе компании, — тараторит женщина, поглядывая то на мою мать, то на меня. Наверное, она видит, как холодно мы держимся друг подле друга.
