лицо сползла моя шапочка с помпоном, пряом на глаза. – Понасосоут на машины.
И я чувствую, как дверца водительская резко открывается. И кто-то тянет меня за шкирку на свет божий. Да уж, сглазил меня кто-то что ли, а может проклял?
– А, нет, такие, как ты не насасывают. Эй ты…
– Что вы себе позволяете? – я задыхаюсь от обиды, и голос разъяренный мне кажется громом. Я ведь не виновата даже. Этот гад гнал как на пожар, превышал скорость, чувствуя свою безнаказанность. На такой машине ездят только сильные мира сего. – А ну поставьте меня. И скажите в лицо все.
– В шапку что ли твою уродскую? Дура, мартышка с гранатой, мать твою. Я из-за тебя опоздал на важную встречу. А час моего времени стоит дороже твоей колымаги раза в три. И моя невеста теперь останется без желаемого, – голос кажется мне знакомым. Да нет, это все нервы. Просто испугалась. Ничего, у меня машина застрахована, у этого нахала, наверняка страховка полный фарш. Спасибо господи, что взял… Дергаю шапочку вверх. Да ну на фиг. И… нет, господи, лучше бы меня размазало гребаными огромным джипом. Но так ведь не бывает, не бывает…
– Ты что, меня пасешь что ли? – прямо мне в душу смотрит злой, насмешливый взгляд синих льдистых глаз. – Плюшка-непорочная шлюшка.
– Ты… – я даже не сразу понимаю, что делаю. Рука действует отдельно от разума. Врезается в самодовольное лицо мерзавца звонко. И пальцы обжигает болью. А глаза заливают слезы. – Ну ты подонок. Мало тебе того, что ты разрушил мою семью, отец мой при смерти. Мало тебе этого?
– Мало, Булочка, – скалится Лавр Яров, собственной персоной.
– Чего же ты еще хочешь? – я задыхаюсь теперь от ужаса. Он демон, Румпельштильцхен. Он…
– Это мне самому интересно. Что могу я хотеть от тебя? Может ты мне расскажешь, пухляшка?
Еще немного и я упаду в обморок. Совсем чуть чуть. Если, конечно, чуда не случится, и меня не убьет на месте какой-нибудь заплутавший метеорит. Я не знаю, куда деться от слишком внимательного взглляда отца моей дочери, проникающего под кожу ледяными проволоками. И мне до одури страшно.
– Да пошел ты на хрен, – икаю я, и сжмаюсь в ожидании того, что он меня испепелит. – Выдумщик. Фантазер. К невесте вали, она заждалась.
– Фу, а говорила, что у тебя манеры, как у королевы, – его лицо совсем близко. Настолько, что я чувствую, как мой нос обжигает его огненное дыхание. – Врушка. И дочь у тебя такая же…
– Чего вы хотите? – хнычу я. Господи, какая я жалкая. – Оформить ДТП? Давайте. И страховщикам позвоним.
– Дура, твоим страховщикам не хватит денег мне заплатить. – Я хочу знать…
– Чего? – это конец. Конец.
Лавр Яров
У нее губка трясется. И это меня сводит с ума. И глаза эти ее чертовы. Почти медовые, плывут, словно золотой воск. А шапка… Чертов дурацкий помпон, как у смешного гнома.
Щеку жжет от ее пощечины. И эта саднящая боль мне даже приятна сейчас. По крайней мере отвлекает от тяжести в паху и гула в ушах.
– Я хочу знать, – борясь с желанием укусить ее за проклятую губешку хриплю я. Чертова баба. У меня очень странная на нее реакция. Слишком странная. Я терпеть не могу толстух, а тут просто какое-то колдовство. При чем самое черное. Наичернейшее.
– Чего? – хнычет она, так трогательно, прямо ми-ми-ми, как говорит дура Алиска. И мне ее жалко становится, и совсем не хочется быть скотом. Хотя я уже давно забыл, как это. – Послушайте, Лавр, мне совсем некогда разговаривать с вами. И я, по вашей вине, между прочим, потеряла сейчас заказ и клиента. Хотите, верьте, хотите нет, у меня совсем нет желания с вами откровенничать. И машины у меня теперь нет, а она моя рабочая лошадка. Была… Поэтому. Давайте просто сейчас мы с вами расстанемся, очень надеюсь, что навсегда. Вы и так все у нас забрали, так что отремонтируете свой танк сами, – ее голос дрожит. Втягиваю ноздрями воздух пахнущий чертовой ванильной бабой. И ощущаю вплетенный в него аромат ее страха, сладкий, ни на что не похожий.
– Ты меня боишься? – слишком близко. Опасно. Настолько, что моей щеки касается легкая прядь, выбившаяся из-под дурацкой шапочки. – В том гостиничном номере ты была смелее.
– Вы слишком высокого о себе мнения, – шипит она. – Я была дурой. Сейчас бы я ни за что не…
– Правда? Тогда просто ответь на вопрос, который я тебе задам, – перебиваю я сбивающийся на шепот лепет глупой пышки.
– Послушайте, я не знаю, что вы там себе напридумывали, но нам просто не о чем говорить. У нас нет точек соприкосновения. Мы чужие и разные.
– А мне кажется, что есть.
Она бледнеет так, что по цвету сравнивается с тусклым отаявшим снегом, лежащим клоками на обледенелом тротуаре.
– Вам кажется.
– Слушай, давай уже прекратим эти дурацкие игры в шарады. Я хочу чтобы ты мне сказала, сколько я должен за ремонт твоей машины. В конце концов, я реально был виноват. Кто же знал, что за рулем баба, трусливая и не умеющая реагировать на ситуацию, – достаю из кармана портмоне. Чуть отвлекаюсь на это действие. Поэтому не сразу вижу, как эта дурында приваливается к своему покалеченному ведру с болтами. По ошибке названому кем то машиной. Черт, она ударилась что ли, когда я в нее въехал? Вроде не похожа на травмированную, хотя хер там ее разберешь. И лицо сейчас у Плюшки покрыто неровными карсными пятнами. Я едва успеваю подхватить эту дуру, которая оказывается очень легкой. Не соответствующей своим габаритам.
– Эй, ты чего? – звучу как дурак. И выгляжу наверное как дурак. Или как маньяк, затаскивающий в свои страшные сети толстых мух. Старичок-паучок, блин. Любитель самоварных вечеринок. – Пончик, ты еще и припадочная? Во мне фортануло.
– Придурок, – выдыхает это проклятое ходячее бедствие. – Вы просто… Просто…
– Скот и подонок, – подсказываю я. А сам думаю, что если ее вытряхнуть из пуховика и затащить на заднее стекло моего джипа. То может… Черт, не может. Потому что сейчас эта умирающая лебедь, кажется, размышляет как бы половчее перегрызть мне сонную аритерию.
– Знаешь, меня обычно все опасаются обзывать и позорить на весь свет. Но ты с твоей дочкой за один день побили все рекорды по вере в себя. Кстати, девчонка на тебя не похожа совсем. А на кого она похожа? Папаша был красавчик? его ты тоже сняла в гостинице? Или
