что надкусил, и начинаю кашлять, пряный уксусный сок попал не в ту трубу. "Чего ждать?" Я задыхаюсь, когда могу говорить.
Восемь месяцев назад?
И она только что назвала Николая своим братом ?
«Вижу, для тебя это новость», — говорит Алина, протягивая мне стакан воды, который я с благодарностью выпиваю. — Коля, — она бросает взгляд на Николая, у которого выражение лица строгое, замкнутое, — мало ли он тебе о нас рассказывал?
— Эм, нет. Я ставлю стакан на стол и снова кашляю, чтобы избавиться от хрипоты в голосе. "Не совсем." Мой новый работодатель почти ничего не сказал, но я сделал множество предположений, причем неверных.
Алина - сестра Николая, а не его жена. Что означает, что мальчик не ее сын.
Они не знали о его существовании до восьми месяцев назад.
Боже, это так много объясняет. Неудивительно, что отец и сын ведут себя так, как будто они незнакомы друг другу — они таковы во всех смыслах и целях. И я был прав, когда почувствовал отсутствие любовной близости между Николаем и Алиной.
Они не любовники.
Они братья и сестры.
Глядя на них двоих сейчас, я не понимаю, как я могла упустить сходство — или, вернее, почему сходство, которое я заметила, не помогло мне понять их семейные отношения. Черты лица Алины — более мягкая, более нежная версия мужчины, сидящего передо мной, и хотя в ее зеленых глазах нет глубокого янтарного оттенка потрясающего взгляда Николая, форма ее глаз и бровей такая же.
Они явно, безошибочно братья и сестры.
Значит, Николай не женат.
Или, по крайней мере, не женат на Алине.
— Где мать Славы? — спрашиваю я, стараясь говорить непринужденным тоном. — Она…
"Она мертва." Голос Николая достаточно холоден, чтобы вызвать обморожение, как и его взгляд, направленный на Алину. Повернувшись ко мне лицом, он спокойно говорит: «Пять лет назад у нас был роман на одну ночь, и она не сказала мне, что беременна. Я понятия не имел, что у меня есть сын, пока восемь месяцев назад она не погибла в автокатастрофе, а ее подруга не нашла дневник, в котором я был назван ее отцом».
— О, это… — я сглатываю. «Должно быть, это было очень сложно. Для тебя и особенно для Славы. Я смотрю на мальчика рядом со мной, который все еще спокойно ест, как будто ему все равно. Но это совсем не так, теперь я это знаю. Сын Николая пережил одну из самых больших трагедий, которые могут случиться с ребенком, и каким бы хорошо приспособленным он ни казался, я не сомневаюсь, что потеря матери оставила глубокие шрамы на его психике.
Я взрослый, и мне трудно совладать со своим горем. Я не могу представить, каково это для маленького мальчика.
— Было, — мягко соглашается Алина. — На самом деле, мой брат…
"Достаточно." Тон Николая по-прежнему совершенно ровный, но я вижу напряжение в его челюстях и плечах. Тема для него неприятная, и неудивительно. Я не могу представить, каково это — узнать, что у тебя есть ребенок, которого ты никогда не видел, узнать, что ты пропустил первые годы его жизни.
У меня есть миллион вопросов, которые я хочу задать, но я точно знаю, что сейчас не время удовлетворять свое любопытство. Вместо этого я беру еще еды и следующие несколько минут трачу на комплименты шеф-повару, который, как оказалось, действительно грубый медвежий русский.
«Павел и его жена Людмила приехали с нами из Москвы», — объясняет Алина, когда из кухни появляется сам человек-медведь с большим блюдом бараньих отбивных, окруженным жареным картофелем с грибами. С ворчанием он ставит еду на стол, берет пару пустых тарелок из-под закусок и исчезает обратно на кухню, а Алина продолжает. «У Людмилы сегодня непогода, поэтому всю работу делает Павел. Обычно он готовит и убирает, а она подает еду. Но основная ее работа — присматривать за Славой.
— Они единственные, кто живет здесь, кроме твоей семьи? — спрашиваю я, принимая баранью отбивную и ложку картошки с грибами, когда она протягивает мне блюдо, отдав приличную порцию Славе, который снова без суеты вгрызается.
«Они единственные, кто живет с нами в доме», — отвечает Николай. — У охранников есть отдельный бункер на северной стороне поместья.
Мое сердце подпрыгивает. — Охранники?
«У нас есть несколько человек, охраняющих комплекс, — говорит Алина. «Поскольку мы так изолированы здесь и все такое».
Я изо всех сил стараюсь скрыть свою реакцию. — Да, конечно, в этом есть смысл. Но это не так. Во всяком случае, удаленное расположение должно сделать его более безопасным. Судя по карте, в гору ведет только одна дорога, а там уже неприступные на вид ворота, не говоря уже об этой нелепо высокой металлической стене.
Только люди с могущественными и опасными врагами сочтут нужным нанять охрану вдобавок ко всем этим мерам.
Русская мафия.
Слова снова шепчутся в моей голове, и мое сердцебиение усиливается. Опустив взгляд на тарелку, я нарезал баранью отбивную, изо всех сил стараясь держать руку ровно, несмотря на тревожный вихрь мыслей.
Я в опасности здесь? Я что, из огня да в полымя прыгнул? Нужно ли мне-
«Расскажи нам больше о себе, Хлоя».
Глубокий голос Николая прерывает мои нервные размышления, и я поднимаю глаза и вижу на себе его тигриные глаза, губы изогнулись в сардонической улыбке. И снова меня смущает ощущение, что он смотрит мне прямо в голову, что он точно знает, о чем я думаю и чего боюсь.
Отбросив тревожное чувство, я улыбаюсь в ответ. "Что бы вы хотели узнать?"
— В твоих водительских правах указано, что ты проживаешь в Бостоне. Ты там выросла?»
Я киваю, протыкая кусок бараньей отбивной. «Моя мама перевезла нас туда из Калифорнии, когда я была ребенком, и я выросла в районе Бостона и его окрестностях». Я вгрызаюсь в нежное, идеально приправленное мясо и снова вынуждена похвалить Павла — это лучшая баранья отбивная, которую я когда-либо ела. Картофель с грибами тоже восхитительный, весь чесночный и маслянистый, такой вкусный, что я могла бы съесть фунт за присест.
— А как насчет твоего отца? — спрашивает Алина, когда я наполовину съела баранью отбивную. "Где он?"
— Не знаю, — говорю я, промокая губы салфеткой. «Моя мама никогда не говорила мне, кто он».
"Почему бы и нет?" Голос Николая становится резким. — Почему она тебе не сказала?
Я моргаю, ошеломленный, пока до меня не
