Еще бы! Движение за права женщин зародилось именно там, хотя к суфражисткам в Англии относятся не лучше, чем в Америке. За последние несколько месяцев там были арестованы и осуждены несколько известных суфражисток. Но сказанное Викторией звучало настолько странно, чуждо нормальному восприятию, что Оливия еще острее ощутила пропасть между собой и сестрой.
– Тебе следовало бы выйти замуж за Чарлза Доусона, – поддразнила Виктория, когда девушки одевались к ужину, – раз уж считаешь его таким милым.
Она подтянула молнию на платье Оливии и повернулась спиной к сестре, в свою очередь ожидая такой же услуги. Это новое изобретение только вошло в моду и, уж конечно, было куда удобнее бесконечного ряда пуговок, управляться с которыми было настоящей мукой.
– Глупости! – раздраженно пробормотала Оливия. – Я видела его два раза в жизни.
– Но он тебе нравится, и не вздумай отрицать. Я точно знаю.
– Нравится, и что из этого? Он умен, приятный собеседник и всегда готов прийти на помощь, когда моей сестрице грозит тюрьма. Может, если у тебя войдет в привычку проводить время в полицейском участке, мне в самом деле стоит выйти за него или на худой конец самой стать адвокатом.
– Последняя перспектива куда привлекательнее, – решила Виктория.
К тому времени, когда настала пора спускаться вниз, сестры успели помириться и Оливия почти простила Викторию за бурный день, хотя заставила поклясться, что та будет держаться в стороне от демонстраций во время пребывания в Нью-Йорке. Ей и в самом деле не хотелось непрерывно вызволять Викторию из беды. Та неохотно согласилась, и выкурила папироску в ванной, пока Оливия причесывалась и читала ей наставления о том, как отвратительно выглядит курящая дама. Но Виктория засмеялась и заявила, что она становится все больше похожа на Берти.
– Если Берти когда-нибудь узнает, что ты куришь, она просто тебя убьет! – вспылила Оливия, хотя должна была втайне признать, что Виктория, сидевшая на краю огромной ванны, выглядит невероятно привлекательной в одном из купленных Оливией платьев, ярко-красном, чуть короче, чем обычно, сшитом по последней моде, которое очень ей шло.
– Мне ужасно оно нравится, – похвалила Виктория, когда они шли по лестнице, обняв друг друга за талии. – Впрочем, как все наряды, которые ты выбираешь. Кто знает, возможно, я проживу всю жизнь рядом с тобой и забуду о Европе.
– Я бы не возражала, – мягко ответила Оливия, которой стало грустно при мысли об их, пусть и отдаленной, разлуке. Она не позволяла себе думать о замужестве, потому что не могла покинуть отца и сестру. Все равно что оставить часть себя самой, ведь без них она ничто. – Не представляю, как это мы вдруг расстанемся, – вздохнула она, глядя в знакомое до мельчайших черточек лицо. Ее собственное отражение. – Никак не представляю.
Виктория улыбнулась и нежно поцеловала сестру в щеку.
– Тебе и не придется, Олли. Вряд ли я отважусь куда-то отправиться без тебя. Это все моя глупая болтовня, – уверила она, чувствуя, что расстроила сестру своими разговорами о Европе. – Останусь дома и, когда потребуется передышка, впутаюсь в очередную схватку с полицией.
– Попробуй только, – погрозила пальцем та, но тут же замолчала при виде Берти в черном шелковом костюме, собственноручно скопированном Оливией из французского журнала. Костюм выглядел на редкость хорошо, и Берти надевала его каждый раз, когда ужинала вместе с хозяевами, что считала большой честью.
– Интересно, – где ты была весь день, Виктория? – осведомилась она, как только все расселись. Девушки как по команде отвели глаза и принялись развертывать салфетки.
– В музее. Там открыли великолепную выставку Тернера из Лондонской национальной галереи.
– Неужели? – удивилась Берти, широко раскрыв глаза и притворяясь, что верит воспитаннице. – Нужно бы и мне посмотреть, пока мы еще здесь.
– Обязательно, – горячо поддержала Виктория.
Оливия молча рассматривала потолочную роспись, пытаясь представить, как все было при жизни матери и кто из дочерей больше похож на нее. Они с Викторией часто размышляли над этим, но знали, что отец не любил обсуждать свою семейную жизнь. Даже после стольких лет рана так и не зажила.
– Хорошо, что ваш отец завтра приезжает, верно, девочки? – восторженно вопросила Берти, когда ужин подходил к концу и им подали кофе.
– Верно, – согласилась Оливия, думая о цветах, которые велела поставить в отцовскую спальню. Виктория, со своей стороны, гадала, сильно ли разозлится сестра, если она улизнет еще на одну демонстрацию, о которой слышала по пути в участок. И даже пообещала прийти!
Но в этот момент Оливия строго воззрилась на нее и покачала головой, словно поняла, о чем думает сестра. Такое случалось довольно часто, хотя обе не понимали, каким именно образом это происходит. Девушки будто бы слышали мысли друг друга, прежде чем они облекались в слова.
– Не смей, – прошептала Оливия за спиной Берти, когда они поднялись из-за стола.
– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, – чопорно поджала губы Виктория.
– В следующий раз брошу тебя на произвол судьбы и объясняйся с отцом сама.
– Сомневаюсь, – хихикнула Виктория, перекидывая через плечо длинные волосы. Она и в самом деле почти никогда и ничего не боялась. Даже угроза тюрьмы не произвела на нее особого впечатления. Интересно, но ничуть не страшно.
– Ты неисправима! – воскликнула Оливия, и девушки, поцеловав на прощание Берти, отправились в спальню. Оливия проглядывала модные журналы, а Виктория читала памфлет Эммалайн Панкхерст о голодающих заключенных. Она даже отважилась закурить папироску, зная, что Берти уже легла спать, и предложила Оливии попробовать, но та отказалась и села у окна, против воли вернувшись мыслями к человеку, о котором не могла забыть.
– Не стоит, – выпалила Виктория, наблюдавшая за сестрой.
– Что именно? – выдохнула Оливия, взглянув на лежавшую в элегантной позе с папиросой в руке сестру.
– Не думай о нем, – спокойно пояснила та, выпуская очередное облако дыма.
– О чем ты? – растерянно пробормотала Оливия. Опять это непонятное чудо! На этот раз настала очередь Виктории разгадать, что творится в голове у Оливии.
– Ты сама прекрасно знаешь. Чарлз Доусон. Когда ты разговаривала с ним, у тебя в глазах было точно такое же выражение. Он слишком скучен и ничтожен. Ты еще встретишь немало замечательных мужчин, я чувствую это.
При этом Виктория выглядела умудренной жизнью, опытной женщиной, но Оливия окончательно растерялась.
