— Вам повезло, — окликнула его девушка, которая спешила ему навстречу. — Старые папки все еще целы. Но я попрошу вас самого просмотреть их. Сейчас время обеда, и мы очень заняты в эти часы. Надеюсь, вы понимаете, — улыбнулась она.
Несколько старых шкафов с выдвижными ящиками стояли в старой раздевалке, и слабый запах мази для растирания и пота все еще витал в обшарпанных зеленых стенах, заставив Ноэля вспомнить вечер, когда он выиграл кубок по боксу, — той же ночью он вырвался на свободу. Подойдя к шкафам, Ноэль выдвинул ящик с буквой «М» и стал перебирать карточки. «Мэддокский Совет губернаторов, Мэддокские финансовые отчеты, Мэддокский пенсионный фонд, Мэддокские ежегодные заседания… девочки Мэддокс, мальчики Мэддокс».
Громоздкие ячейки были забиты документами, и Ноэль вынул из переполненного ящика ту, на которой было написано: «Мальчики Мэддокс». Поднеся ее к свету, он начал внимательно изучать бумаги. Через час он устало вернул документы обратно. Документы относились к послевоенным годам, а более ранние записи отсутствовали.
Упав духом, Ноэль задвинул ящик на место. Теперь он начал искать с самого верхнего ящика, проверяя каждый по очереди с буквы «А», надеясь найти хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где ему следует искать. В самом нижнем ящике он наткнулся на большой регистрационный журнал с красным корешком, на котором золотыми печатными буквами было написано: «Метрическая книга». Ноэль сразу почувствовал, что это именно то, что он искал. Теперь он узнает все о своем происхождении.
Резкий свет голой лампочки падал на худое скуластое лицо Ноэля, стоящего под ней и водящего пальцем по списку имен и дат.
Он прочитал запись, сделанную 5 апреля 1932 года: «23 час. 45 мин. ребенок мужского пола, южных кровей, подкинутый у входа. Не более двух дней от роду. Здоровье хорошее. Никаких документов, удостоверяющих его происхождение, не обнаружено. Назван Ноэлем Мэддоксом».
И все. Две-три строчки неразборчивым почерком в черном журнале, рядом с десятками других имен. Никто не знал, кто была его мать. Никто не знал его отца. Они просто не существовали.
Бережно положив черный журнал обратно в ящик, Ноэль подошел к двери и выключил свет. Он нашел девушку в красном жакете в холле и пожал ей руку, поблагодарив за внимание. Затем вышел через двери и спустился вниз по лестнице Мэддокского благотворительного приюта в последний раз.
Ноэль вывел свой мощный автомобиль через железные ворота и поехал по той же дороге, по которой приехал сюда. Прошлое не имело больше никаких прав на него. Теперь он знал, что был человеком, который сам себя сделал. Нажав на педаль, Ноэль доехал до светофора, желая побыстрее вернуться в Детройт. Первым же самодетом он вылетит в Нью-Йорк, а оттуда — в Париж. Там Пич и его ребенок. Они были единственными, кого он любил и кто был ему нужен. Без них остальное не имело для него значения.
Ноэль затормозил, когда проезжал мимо освещенного неоновой вывеской ресторанчика с надписью: «Продается», вспомнив о светловолосой официантке, все еще пытающейся эффектно выглядеть в своих нелепых красных туфлях на высоченных каблуках, и ему неожиданно стало ее жаль. Она была одной из тех, кому никогда не улыбалась удача, и каким-то образом она символизировала для него все то, что он оставлял позади себя.
Шины его автомобиля заскрипели, когда Ноэль резко свернул на маленькую стоянку напротив агентства по продаже недвижимости.
Хозяин ресторанчика был только рад сбыть его с рук за цену, которую предложил Ноэль, хотя старик в агентстве по продаже недвижимости и заподозрил неладное, когда Ноэль сказал ему, что покупает ресторан для официантки, работающей там, и что он должен поставить в документах ее имя; но щедрые комиссионные и лишние пятьдесят долларов, которые Ноэль сунул ему в руку, сделали свое дело, и он не стал возражать. По крайней мере, одному человеку я дал шанс в жизни, подумал Ноэль.
Бабье лето внезапно превратилось В холодную осень, и зонтики в яркую полоску, стоявшие на берегу, развевались под порывами ветра. Укутанная в толстый свитер, Пич бродила у края воды, отступая назад, когда сильные волны с белыми гребешками покушались на ее территорию. Она всегда ненавидела смену времен года, первые серые тучи заставляли ее бояться, что длинные ясные дни лета никогда не вернутся. Так же, как и Ноэль не вернется никогда.
Обернувшись, Пич посмотрела на одинокие следы своих ног на песке, вспомнив, что, когда бабушка гуляла по берегу, рядом с ее следами тянулись четкие отпечатки маленьких лапок кошки. «О, бабушка, бабушка! — подумала она с отчаянием. — Что бы ты сказала сейчас?» Вздрогнув, когда первые капли дождя стали падать на поверхность моря, Пич поспешила через мыс к вилле.
Чарльз бросился по террасе навстречу ее объятиям, весело смеясь. Его радостная непосредственность заставила ее на время забыть о своих бедах. Когда он был рядом, появлялось ощущение, что все снова будет хорошо. Но ее материнские чувства и время, проводимое вместе с Чарльзом, не заполняли жизнь целиком. Длинные вечера, когда малыш уже спал, были для нее пыткой. Именно тогда Пич снова и снова вспоминала все, что случилось, что сделал он, что сказала она, обнажая свои раны и обнаруживая, что они до сих пор кровоточат.
Вёчером было холодно, и Пич, задернув занавеси, поднесла спичку к камину и стала наблюдать, как пламя охватило поленья оливкового дерева. Сидя на ковре перед теплым красным огнем, она прислушивалась, как шевелится внутри нее ребенок, и, улыбаясь, положила руку себе на живот. Если бы только Ноэль был здесь и мог тоже почувствовать это… Она с тоской посмотрела на телефон, страстно желая, чтобы он зазвонил, но Ноэль не звонил с того самого дня, как ушел неделю назад. Она звонила в парижский офис, и ей ответили, что Ноэль в Детройте.
Серое небо снаружи уже темнело и переходило в ночь. Поднимался ветер, шелестевший деревьями. До Пич доносился шум прибоя, взбивавший море в шторм, и, придвинувшись ближе к огню, она опять пожалела, что рядом с ней нет Леони. Бабушка бы знала, что делать. Она сидела бы напротив в своем любимом кресле с маленькой кошкой на коленях и смотрела бы на нее своими полными любви янтарными глазами. Что сказала ей Леони в тот вечер накануне свадьбы? Да, она вспомнила сейчас: «У каждого мужчины есть своя ахиллесова пята… Если бы я меньше была занята собой, я смогла бы лучше понять Месье — тогда, может быть, и поступала бы по-другому. Месье была нужна не только моя любовь, но и моя поддержка, сочувствие, а я так и не смогла дать ему это».
Именно Леони сказала ей, что Ноэль прячет свои чувства от всего мира, и Пич знала, что это правда. Тем не менее это ее не заботило, и она никогда не пыталась выяснить, почему он это делает. Да, Пич, конечно, знала слабое место Ноэля, и если и была еще надежда сохранить их любовь, она наверняка убила ее своими жестокими, бессердечными словами, желая посильнее ранить Ноэля, так же, как ранил он ее. Пич отдала бы все на свете, чтобы вернуть эти слова! Тогда было бы легче поднять трубку и позвонить ему. Она могла бы даже сесть на самолет и всего через несколько часов быть рядом с ним…
