другу навстречу, сливаемся в поцелуе. В груди со старта взрывается такой восторг, будто мы взлетаем и парить начинаем. И чуть глубже, в самой сердцевине души, зажигается свет — теплый, искрящийся, со множеством разноцветных бликов. Перекаты плывут. И играет симфония.
Это чистейшее счастье. Зеркальное. Невесомое. Всеобъемлющее.
Настоящее.
Отстранившись, прикасаюсь лбом ко лбу Юнии. Задушенно перевожу дыхание и во весь рот улыбаюсь.
— Я люблю тебя, Зая. Я люблю тебя так сильно! — обнимая крепче, отрываю ее от поверхности и кружу. Подхваченная ветром фата опутывает нас, словно лоза. Связанные навек не ею, но и этим оковам не сопротивляемся. Вовсю смеемся, пока я еще громче не выкрикиваю: — Ай лав ю, Одуван!
— Вдребезги, Ян Нечаев! И каждым осколочком я твоя!
Чуть позже, когда сердцебиение приходит в относительную норму, снимаю с Ю фату и распускаю ее волосы. Там же на крыше, под звездным небом, закрепляю наш брак на физическом и духовном уровне — впервые овладеваю девчонкой, которая является для меня всем, как своей женой.
[1] «Любовь, похожая на сон», музыка Игоря Крутого, слова Валерии Горбачевой.
Смешно тебе? Я вся горю!
© Юния Нечаева
— Проверь, Юнь. Проверила? А? Алло? Плохая связь. Проверь, проверь…
Закатывая глаза, медленно тяну носом воздух.
— Мама, — проговариваю с нажимом. Дождавшись, когда она умолкнет, терпеливым тоном повторяю то, что уже раза три за сегодня ей сказать успела: — Я тебе все фотографии скинула. Возле каждой стоит статус «Просмотрено». Мы в Мексике, мам. У нас половина седьмого утра. Свежих снимков нет. Только собираемся на новую экскурсию.
— Ой, дочь, — вздыхает. — Из головы вылетело, что у нас восемь часов разницы. Я-то на работе. К воспитательному часу готовлюсь. Надеюсь, я не разбудила Яна.
— Нет, мам. Ян давно проснулся.
Проснулся в отпуске в такую рань не по своему желанию, конечно. Разбудили по рабочим вопросам. Я из постели с мамой переговоры веду, а он, с мобильным и с сигаретой, в одних шортах у бассейна прохаживается. Наблюдая за ним, непроизвольно сжимаю бедра. С моим телом разрозненные реакции происходят — в промежности резко горячо и влажно становится, желудок странным образом скручивает, а в сосках вдруг возникает зуд. Пробравшись пальцами под тонкий шелк сорочки, чешу тот, который, как мне кажется, требует внимания незамедлительно. Только вот свербеж от этого не утихает, а напротив, распаляется.
«Что за ерунда?» — в недоумении немым вопросом задаюсь.
Маму уже почти не слушаю. Уловив, что вновь говорит о Яне, заставляю себя вникнуть в суть.
— Передавай зятю привет. И от папы тоже, дочь.
— Хорошо, мам. Передам.
— Вы сегодня к руинам города майи едете, да? Светлана Павловна, — упоминает одну из учительниц истории гимназии. — Ю, она захлебывалась восторгами, едва я лишь между делом обмолвилась, что вы с Яном погружались в действующий на дне Карибского моря Музей подводных скульптур! А уж когда я показала те шикарные фотографии, на которых вы под водой над и между этими творениями искусств обнимаетесь, целуетесь, держитесь за руки и как будто танцуете, в оживление пришла вся учительская! Сказали, что мои дети красивее звезд мирового кинематографа! Так вот, теперь с древних руин снимков ждут. Прям спрашивают: когда же? Представляешь? Тебе стоило бы вести блог. Вы же часто путешествуете. Материала много. Да у вас и домашние снимки — великолепнейшая эстетика.
— Мам, — останавливаю ее я. — Говорила тебе уже не раз: у меня нет желания вести какие-то блоги. Да и времени тоже. Мы с Яном много работаем. После удачного осеннего выпуска автомобилей спрос на них очень большой. Нужно держать волну. К концу этого года мы хотим представить уже новые модели. Это правда требует много-много сил, мам. Успокойся ты с этими фотографиями, пожалуйста. Хочешь делиться с коллегами — делись. Но меня услышь — мне неинтересны никакие блоги.
— Ладно, ладно, Юнь. Я услышала. Тебе неинтересно — поняла, — спешно идет на попятную. — Ты у меня без блогов умница. Я тобой очень горжусь! И зятем тоже. Честно.
— Спасибо, мам, — благодарю искренне. — Ты извини, но мне нужно собираться.
— Конечно, дорогая. Люблю тебя. Жду фото. Па-па.
— Я тебя тоже люблю. Пока, мам.
Отключившись, кладу телефон на тумбочку и откидываюсь обратно на подушки. Задумчиво прокручиваю кольца на безымянном пальце. Вчера вечером накатила такая усталость, что я не помню, как уснула. Душ принимала перед ужином. А после ужина, едва вернувшись в номер, переоделась из платья в сорочку и легла. Ждала Яна с перекура и как-то незаметно уснула. Даже кольца снять не успела.
Потянувшись, снова беру телефон в руки. Касаюсь пальцем экрана и рассеянно смотрю на фото — Ян и я с красным дипломом у здания университета. Агния как-то спросила, почему именно этот снимок на обои выбрала. Внятно ответить ей не смогла. Сказала, что просто нравится. А сейчас рассматриваю и осознаю, что вижу в этом кадре не только некую завершенность — мы с Яном, как и должно быть, на вручении диплома вместе, но и напоминание о той силе, которой я сама обладаю. Ведь, несмотря на все пересуды и тяжелые воспоминания, когда Ян уехал, я вернулась и окончила именно этот университет.
Скользнув по экрану пальцем, смотрю на дату. Собственно, для этого и брала мобильный.
Семнадцатое марта… Хм…
Снова соски чешутся…
Могла ли я подхватить в Мексике какую-то хворь? Возможно, съела продукт, на который мой организм выдал аллергическую реакцию?
Заглядываю под сорочку. Сыпи нигде нет. Только соски выглядят ярче, чем обычно. И кажутся чуточку больше.
Я их чесала всю ночь?
Вот что за напасть?! Не хватало только здесь в больницу загреметь!
Яну ничего не скажу… Он же сразу вызовет врача.
Заметив, что муж закончил разговор и направляется в номер, поправляю сорочку. Встречаю его улыбкой. Смотрю непрерывно, пока приближается. И снова меня захлестывает дичайшей волной плотского желания. С возбуждением и раньше проблем не возникало. Интимная жизнь у нас яркая и насыщенная. Но именно сейчас… Все ощущения чрезвычайно острые. Будто после долгого-долгого воздержания.
— Мне нравится этот твой взгляд, — протягивает Ян тем особенным бархатным, хрипловатым и воркующим тоном, от которого у меня всегда мурашки проступают.
И сегодня они не задерживаются. Покрывают все мое тело.
— Какой? — кокетничаю, а у самой дыхание перехватывает.
— Такой, Юния Алексеевна. Смотришь, и на хуй просишься.
— Ян Романович! — восклицаю сипло. И тут же прыскаю смехом. — Ты сам-то смотришь на меня, как кот Боди на нашу гирлянду.
Хохот Нечаева заглушает мое неутихающее хихиканье.
Но… Едва он
