class="p1">– Сегодня не работала, – отвечаю, наконец. В этом году я окончила универ, но устраиваться по специальности не планирую. Продолжаю писать свои книги. Раньше мечтала в чужих историях, теперь создаю свои собственные Вселенные. Это ли не счастье? Ну почти… – Я весь день в каком-то раздрае. Не могла сосредоточиться.
– Почему?
– Об этом и хочу с тобой поговорить.
Саша сглатывает и откладывает столовые приборы. Глядя на меня через стол, ждет пояснений. Понимая, что больше он к еде не вернется, беру свой бокал и поднимаюсь. Медленно иду к нему, забираюсь на колени и, отпивая вино, делюсь им с ним.
– Саша, – начинаю издалека. – С тобой у меня был лучший первый поцелуй, лучший первый раз, лучшая свадьба, лучший медовый месяц… С тобой у меня появилось кафе мечты… С тобой я обрела дом... С тобой я пишу книги и реализуюсь как личность…
– Всему этому я очень рад, – заключает Георгиев хрипловато, едва я замолкаю.
– Почему ты никогда ничего не просишь для себя?
– В каком смысле?
– Ты столько моих желаний исполнил, – повторяю я громче и тверже. – Так почему никогда ничего не просишь для себя?
– У меня и так все есть, – смеется Саша. Обнимая меня крепче, касается губами сначала моих губ, а потом – кончика носа. – С тобой у меня лучшая жизнь, малыш.
Я сглатываю и, ощущая, как ни с того ни с сего увлажняются глаза, спешно киваю. Допиваю вино из бокала, чуть не забыв поделиться с Саней. На остатке прижимаюсь к его рту. Целую долго, чувственно и как будто отчаянно.
А потом…
Отстраняюсь и быстро, на одном дыхании, выпаливаю:
– Ты хочешь ребенка?
Если бы не ты, я бы никогда не думал о детях.
© Александр Георгиев
– Ты хочешь ребенка?
Вопрос звучит тихо, отрывисто и крайне взволнованно. Словно Соня, выдавая это, задыхается от ужаса.
Еще минуту назад я думал, что все самые острые переломные моменты жизни нами пройдены. Сейчас же… Вопреки железобетонному принятию Сониных психологических травм, сердце обрывается и проваливается в черную дыру моей души. Туда, где я храню свое единственное нереализованное желание – стать отцом. Желание, на которое я, любя свою женщину со всеми ее слабостями, не имею права.
– Нет, – отвечаю легко, потому как ее душевное состояние всегда важнее моего собственного. – Нам и так хорошо, – заключаю абсолютно честно. Скользнув ладонью по Сониной голой коленке, курсирую вверх, пока пальцы не оказываются под тканью трикотажных шорт. Целую в губы – раза три, не меньше. – Я тебя люблю, – выдыхаю шумно. – Соскучился за день. Пойдем наверх?
Странно, но Солнышко игнорирует мое предложение. Второй раз за вечер. И судя по лицу, продолжает конкретно грузиться темой, которую сама же без каких-либо предпосылок затронула.
– Все наши друзья с детьми, – замечает шепотом.
Соня смотрит мне в глаза, а я подвисаю. Потому как тупо не понимаю, чего она от меня ждет. Опровергнуть этот факт я, естественно, не могу. Обесценить, заметив, будто стремление обзаводиться потомством примитивно, тоже было бы скотским проявлением жрущей меня зависти.
– Рад за них, – хриплю то, что позволяет оставаться искренним.
– Угу, – жена вроде как соглашается со мной, но при этом выглядит разбитой. – Думаешь, я не замечаю, как часто ты стал брать этих детей на руки? Думаешь, не замечаю, сколько времени ты с ними проводишь? Думаешь, не замечаю, как ты на них смотришь?
Последнее звучит укоризненно, чего в наших отношениях давно не было. Меня это задевает и пиздец как смущает.
– Как? – толкаю резко, вытаскивая совсем не те эмоции, которые хотел бы.
– С тоской, Саш.
Словно пойманный с поличным, прикрываю глаза. Напоминаю себе, что не должен защищаться, какие бы эмоции в этот момент не испытывал. Не перед Соней. С ней всегда стараюсь быть честным.
– Дело не в детях, – произношу по мере того, как формируются мысли. – Точнее, не совсем в них… Это не просто желание во что бы то ни стало быть отцом, – поправляю сам себя. Встречая взгляд Солнышка, делюсь самым сокровенным: – Если бы не ты, я бы никогда не думал о детях. Но… – за сорванным вздохом ощущаю, как башню будто бы яростное пламя охватывает. – Порой, глядя на тебя, я ловлю себя на желании увидеть тебя беременной. Моим ребенком. Знать, что ты хочешь его. Любишь, как часть меня. Ну и… Чтобы все остальные это видели и понимали.
Стыд никуда не уходит. Напротив, становится буквально непереносимым – с пылающим эпицентром в груди и жгучим поражением по всей площади кожного покрова. И тем не менее мне становится легче от того, что я признался Соне в своих желаниях, и больше никаких тайн между нами не будет.
Она вздыхает, обхватывает мое лицо ладонями и касается переносицы лбом.
– Я люблю тебя, Саша. Каждую твою часть.
Не сомневаюсь ни секунды.
– Я знаю, малыш. Должно быть, это какие-то животные инстинкты. Оплодотворить. Доказать себе и всем вокруг, что ты сильный самец. Создать свою стаю. Ну, типа, что за вожак без своей собственной стаи?
Соня прикусывает нижнюю губу и кивает, соглашаясь. Что меня, конечно же, не удивляет. Она всегда поддерживает. Всегда понимает мои чувства, даже если это конкретные загоны. Всегда пытается помочь справиться с теми эмоциями, на которые, как оказывается, если откровенно обсудить вопрос, у меня нет оснований.
– Почему ты никогда не говорил мне об этом? Даже не пытался просить подумать о ребенке, хотя иногда я по одному взгляду чувствовала, что эта просьба ломала тебе ребра.
– Наверное, потому что есть вещи, которые нельзя выпросить, Сонь, – проговариваю я с тяжелым вздохом. – Я очень хорошо помню, что ты рассказывала про нашу случайную беременность, про свой ужас и про мост, – сиплю я на пониженных. До сих пор ведь какая-то крохотная часть плоти в сердце отмирает без возможности восстановления. – Если дети вызывают у тебя такие негативные мысли и ощущения, я не хочу, чтобы ты их испытывала, лишь бы закрыть какие-то мои желания. Блядь, естественно, не хочу! Ни за что.
– А если… – начинает Соня и замолкает. – Тогда ведь все было по-другому. Прошло почти три года. Два из которых я купалась в
