Выйдя из «Беверли-Хиллс», он пружинистым шагом прошел к своей машине, за ним тянулась короткая цепочка туристов из Миннесоты, с камерами в руках они пытались его сфотографировать. Но пока они набирались смелости попросить об этом, он нажал на газ и умчался в солнечную дымку.
По плану у него дальше шел теннис, но на завтрак с Хауэрдом и Мэнноном ушло много энергии, и махать ракеткой сейчас не хотелось. Прямо из машины он позвонил партнеру и перенес встречу назавтра. Потом набрал номер Клариссы в студии, но ему сказали, что поговорить с ней сейчас никак нельзя – идут съемки.
У светофора девушка в белой машине с откидывающимся верхом прокричала ему:
– А я вас знаю!
Не без смущения он улыбнулся в ответ. Тот факт, что каждая собака знает его в лицо, не доставлял ему удовольствия, в отличие от Мэннона, который в своей славе просто купался, или от Хауэрда, который к такой популярности стремился всей душой. Когда Хауэрд стал во главе «Орфея», он, радуясь, как ребенок, пришел в ресторан «Мортон» и занял самый лучший столик, выперев оттуда двух известных киноактеров и довольно важного продюсера.
Три Покорителя. Да, им покорилось многое. А когда-то делили втроем крохотную квартирку и вынашивали честолюбивые замыслы. И все трое пробились на самый верх. Он был горд их достижениями.
Он медленно подкатил к отелю «Беверли-Уилшир», где жил в номере на крыше. Ему нравилась необременительность жизни в гостинице, это лучше, чем нести какие-то обязанности по содержанию квартиры или дома. Так он считал себя свободным.
Кларисса арендовала дом в Бенедикт-Каньоне, и он проводил там много времени. Часто он подумывал о том, чтобы снять на лето местечко где-нибудь на берегу. Не в Малибу – там не будет прохода от знакомых. Скорее подойдет Пойнт-Дьюм или Транкас. Эта мысль была ему по вкусу. А что, уйти на все лето в подполье и проваляться на пляже. Да и Хевен, очень может быть, захочет приехать и позагорать с ним.
Кларисса от этой идеи была не в восторге. Она – человек городской, пыль, запахи, толчея – это ее стихия. Она всегда жаловалась на Лос-Анджелес – разве его можно сравнить с Нью-Йорком? А на пляж ее вообще никаким калачом не заманишь.
Они познакомились в Нью-Йорке, на вечеринке по сбору средств для кампании какого-то сенатора-демократа; как выяснилось впоследствии, она с ним спала. Их встреча не возымела особенных последствий, если не считать, что сенатора она списала в тираж и перебралась в постель к нему. После этого они стали изредка встречаться, всякий раз преследуемые неистовыми искателями сенсационных снимков, фотографами-папарацци. Это продолжалось месяца два.
Когда Кларисса появилась в его программе, поначалу это сочли крупным событием, потому что в телешоу она никогда не выступала. Промучившись с ней час перед камерами, он понял, в чем причина. Она была трудной гостьей, и он пожалел, что пригласил ее. Его шоу «Лицом к лицу с Питоном» предполагало живую перепалку, интересный обмен мнениями между Джеком и гостем его часовой программы. Ему хотелось, чтобы зрители, просидевшие этот час у телевизора, узнали о попавшем под обстрел госте что-то новое, проникли в его внутренний мир. Про Клариссу они не узнали ничего. Она была блестящей актрисой, но никуда не годной собеседницей.
Программа «Лицом к лицу с Питоном» неизменно получала самую высокую зрительскую оценку вот уже шесть лет. Она выходила в эфир раз в неделю по четвергам, и у него оставалось достаточно времени для другой работы. Пять лет назад он создал собственную телекомпанию, на которой делались документальные программы на серьезные и важные для общества темы. Он был кем-то вроде художественного руководителя этой студии.
Джека не совсем устраивало то, каким его видят зрители. Ему хотелось, чтобы его принимали всерьез, но для этого он был слишком красив. Свою роль играла и репутация покорителя женских сердец. Разрушить стереотип было трудно, но он старался.
Хауэрд Соломен разъезжал на золотистом «Мерседесе 500». Он стоял, точнее, переминался с ноги на ногу под портиком отеля «Беверли-Хиллс» и ждал, когда гостиничный слуга подгонит машину.
Хауэрд не вышел ростом, и это была его вечная боль и мука. Он едва дотягивал до пяти футов и шести дюймов, хотя, когда надевал сделанные на заказ в Европе туфли со скрытыми подпятниками, ему удавалось добавить целых четыре дюйма, и выходило пять футов десять дюймов – с таким ростом уже можно жить. Но когда он одевался неофициально или щеголял в спортивном костюме и адидасовских кроссовках, подпятники исключались. Пока. Вообще-то Хауэрд уже озадачил своего обувщика из Лондона.
К тому же Хауэрд в свои тридцать девять лет изрядно полысел. Он еще много лет назад заметил, что его волосы стали потихоньку разбегаться, и пока на это не обратили внимания, благоразумно заказал себе парик. Парик был хороший, да вот беда – голова под ним потела. Однажды, поехав отдохнуть в Лас Вегас, он привел в гостиничный номер красотку. Он разделся, разулся, а потом снял и парик: во-первых, стояла несусветная жара, во-вторых, у девицы в глазах блестел нездоровый огонь, и в минуту страсти она вполне могла вцепиться ему в волосы.
Она в изумлении уставилась на него.
– Ни хрена себе! – воскликнула она. – Прихожу сюда с клевым мужиком, а трахаться должна с лысым карликом!
Ночь сексуальных безумств, само собой разумеется, на этом и закончилась.
С тех пор Хауэрд снимал парик только в уединении собственного жилища, позволяя подшучивать над собой только жене да приходящим в гости детям.
Жен у него было четыре. Одна нынешняя, остальные бывшие. И пятеро детей. Никто не мог сказать, что его обделила природа. Хауэрд Соломен – да это же ходячий гормон!
Жена номер один была чернокожей активисткой и прирабатывала «художественными танцами». Джек умолял его не совершать этого безрассудства, но он женился на ней, хотя ему было девятнадцать, а ей – сорок. Долго этот союз не просуществовал. Они пришли к обоюдному мнению, что их брак – ошибка, и расторгли его через сорок восемь часов, за эти двое суток затрахав друг друга до полного изнеможения. Жена номер два, когда они познакомились, была женой кого-то другого. Хорошенькая, миленькая – но не повод для того, чтобы бить в барабаны. Хауэрд принудил ее развестись с мужем. Потом женился на ней, сделал ей трех детишек – и подал на развод. На все это ушло пять лет. За эти годы она порядком притомилась и теперь мирно жила в Пасифик-Пэлисейдс с детьми и новым мужем.
Жена номер три оказалась изощренной бразильской бой-бабой. Она щедро подарила ему ребенка и два года своей жизни, а потом потребовала у него такие алименты, что он едва оправился от шока.
