Дверь открывается, и я облегченно вздыхаю, потому что вижу Эстер с ярко-розовым плюшевым медвежонком – подарком от другой ее бабушки. Грэг сегодня навещал свою мать. Та редко у нас бывает. Она и раньше, еще до того как я официально стала обузой, не одобряла, что сын взял в жены старуху, а теперь вовсе лишилась покоя и при виде меня ударяется в слезы. Грэг звал меня с собой, и это был тяжкий выбор – провести день в компании его матери или моей. Я предпочла собственную. Из двух зол выбирай то, которое знаешь.
– Смотри! – Эстер показывает мне медвежонка. – Я назову его Розовый-Мишка-От-Бабушки-Пэт.
– Чудесно, – говорю я, улыбаясь Грэгу. Семейная шутка на миг сближает нас. Об именах, которые Эстер дает игрушкам, ходят легенды. Прямо сейчас на ее кроватке сидят Рыжий-Пес-С-Одним-Глазом и Синий-Кролик-Который-Как-то-Странно-Пахнет.
– И почему обязательно розовый? – говорит мама, презрительно глядя на медвежонка, будто это бабушка Пэт собственной персоной. – Только потому, что она девочка?
– Розовый – мой любимый! – сообщает Эстер, глядя, как бабушка раскладывает еду по тарелкам. – Лучше, чем синий, зеленый, желтый и красный. Хотя красный мне нравится, и зеленый, только яркий, как травка. Я люблю бабушку Пэт, а мясо и брокколи не люблю.
– Ты вся в маму. – Хотя в устах бабушки это не комплимент, Эстер ужасно довольна.
– Как прошло в школе? – спрашивает Грэг. Он садится за стол и тянет ко мне руку, но тут же отдергивает, заметив, как я напряглась. Я ничего не могу с собой поделать, хотя и пытаюсь – ведь он мой муж, папа Эстер. Я видела фотографии и съемку со свадьбы – я знаю, что очень его любила. Чувства к нему остались в виде воспоминаний, я слышу их, словно эхо из прошлого. А в настоящем не чувствую. Грэгу от этого больно. Мы неловко болтаем о пустяках, как два незнакомца, которые застряли в зале ожидания и вынуждены говорить о погоде.
– Было грустно. Я по-прежнему не понимаю, почему не могу там работать. Ладно, за руль мне нельзя, но преподавать?.. Это же так… – Я забыла нужное слово: жестокий ответ на мой вопрос. – А потом я пыталась поговорить с Кэйтлин о ее папе, и вышло не очень, поэтому попробую еще раз, когда мы все соберемся вместе.
– Папа – это папа, – подсказывает Эстер, когда мама ставит на стол оранжевую еду. – Морковку я не люблю.
– Что, сейчас?! – Грэг ошарашен. Он никогда не спрашивал меня об отце Кэйтлин – мне всегда это в нем нравилось. Грэг принял мою дочь сразу, без всяких условий. Он много лет пытался с ней подружиться, маленькими шажками шел ей навстречу, пока Кэйтлин наконец не смягчилась и не впустила его в свою жизнь. – Она это нормально воспримет?
– Она пока не знает, – говорит Кэйтлин с порога. – Но ей уже не нравится.
– Это морковка и другие овощи, – сочувственно сообщает Эстер.
– У тебя посвежевший вид, – улыбаюсь я старшей дочери. Всего нескольких месяцев от роду, Кэйтлин уже ничем не напоминала отца: черные глаза, волевой подбородок и темные волосы были ее и только ее. Впрочем, теперь, когда фотография Пола всунута между страниц книги памяти, я узнаю его в этих настороженно глядящих глазах.
– Зато у тебя мои брови, – замечаю я вслух.
– Было бы чем гордиться, – шутит Кэйтлин.
– Милая, я хочу поговорить с тобой о твоем папе…
– Я знаю, – кивает она со спокойным и задумчивым видом. – Знаю, что хочешь, и знаю почему. Я все понимаю. Но ты не обязана. Все только больше запутается, а это никому из нас не нужно, поверь… – Кэйтлин на миг умолкает и пристально глядит на меня. Ее лицо, которое я раньше читала как открытую книгу, стало для меня загадкой. – Я все обдумала, как ты хотела. И решила, что не хочу с ним видеться. Зачем? Чтобы он еще раз от меня отказался? Ему ведь все это время было плевать на дочь. Иначе и разговора бы не было, правда?
Мама со стуком ставит на стол горшочек с подливкой.
– Угадай, как зовут моего мишку, – говорит Эстер, чувствуя, что напряжение разливается, словно соус по скатерти.
– Тарквиний, – отвечает Кэйтлин. Эстер в восторге. – Мармадюк? Отелло?
Эстер хихикает.
– Дело в том… – начинаю я снова. – Ты только не думай…
– Да скажи ты ей наконец. – Мама ударяет об стол тарелкой с мясом, будто хочет убить его во второй раз.
– Бабушка, мы уже все решили, – строго говорит Кэйтлин. – Она расскажет о нем, только если я захочу. Может, закроем тему? Мне самой нужно кое в чем признаться до того, как… до завтрашнего дня.
Мама выжидающе на меня смотрит, но слова ко мне не идут.
– Ладно, бабуль, выкладывай, – говорит Кэйтлин. – Нам всем очень интересно.
– Не мне об этом рассказывать.
– О чем рассказывать? – Кэйтлин закатывает глаза.
– Клэр? – Грэг хмурится, но я больше не умею читать по лицу.
Я закрываю глаза и выдавливаю:
– Твой папа. Пол. Он тебя не бросал и не уходил от меня. То есть если бы я знала, что ты в это веришь, то сказала бы раньше. Я обещала вернуться к нашему разговору, но ты больше ни разу не спрашивала об отце…
– Как это – не бросал? – Кэйтлин встает со стула. – Ты что, хочешь сказать… что сама его прогнала?
Я качаю головой.
– Нет. Я не говорила ему, что беременна. Он не знает о твоем существовании.
Кэйтлин снова садится, очень медленно, и мама встает рядом с ней. Ветер праведности раздувает ее паруса.
– Я узнала, что у меня будет ребенок, что у меня будешь ты, – продолжаю я, тщательно выбирая слова, – и поняла, что нужно сделать – ради себя, ради тебя, ради него. Я хотела тебя и не хотела быть с ним. Поэтому ничего ему не сказала. Просто бросила университет и ушла от твоего отца. Не отвечала на звонки и письма. Скоро он оставил попытки со мной связаться. Так что он тебя не бросал, Кэйтлин: он никогда о тебе не знал.
Кэйтлин застывает на секунду, а потом, не сводя с меня глаз, тихо произносит:
– Я всегда думала, что перед тобой стоял судьбоносный выбор и что ты предпочла меня.
– Так и было, – говорю я. – Я выбрала тебя.
– Но у него-то не было выбора! И ты столько лет позволяла мне думать, будто он от меня отказался. Что же мне теперь делать? Я-то представляла, что он меня ждет. Может быть, даже разыщет тебя и сам придет ко мне!
– Но…
– А теперь… Мама, что мне делать?
В комнате повисает тишина. Семья, от которой я ждала поддержки, кажется далекой и безучастной. Я больше не умею дотянуться до них – даже до Эстер, которая вместе со своим медвежонком залезла к Грэгу на колени.
– Делай как пожелаешь, – отвечаю я, старательно взвешивая каждое слово; я сейчас не могу позволить себе ошибаться. – Хочешь, я свяжусь с ним и расскажу о тебе? Можно сделать это вместе – все, как ты скажешь, Кэйтлин. Если бы ты знала все, то не злилась бы на меня. Позволь… показать тебе. И не тревожься – у тебя еще полно времени, чтобы устроить все по-своему. Обещаю. Я тебе помогу.
