Самое смешное, что она боялась его, будто он людоед или монстр какой. Стоило немалого труда, чтобы перейти с ней хотя бы на «ты». Матвей попытался задать простой непринужденный, демократичный, как ему казалось, тон, и она вроде бы согласилась, стушевавшись, как школьница, но все равно продолжала ему упорно «выкать». Матвею ничего не оставалось, как тоже обращаться к ней на «вы».
— Люба, а у вас есть новые работы?
— Да, есть… несколько. А что?
— Я хотел бы посмотреть. Можно напроситься к вам в гости?
Данька обрадованно заелозил на стуле.
— Вот здо-орово! — закричал он. Такой смешной: волосенки взъерошены, глазенки горят, щербатый рот растянут в широкой и совсем по-детски непосредственной улыбке. Забавный! Он и мечтать не мог о таком счастье — поехать в гости к «тете Любе».
Любка, поняв, что отказать нельзя, нарочито улыбнулась.
— Ну хорошо…
Обидеть такого славного мальчишку, который искренне радуется ее присутствию, ласкается к ней, как котенок, она не могла. И потащилась вместе с ними к себе домой. То есть в квартиру, доставшуюся ей по наследству от Виктора Слуцкого.
Тут возникла небольшая проблема, так как апартаменты, в которые «напросились» гости, совсем не вязались с образом бедной художницы. Это надо было как-то объяснить, и Любке пришлось придумать более или менее правдоподобную легенду.
— Это квартира моих знакомых. Просто они уехали надолго заграницу, ну, и попросили меня присмотреть за жильем.
— Хорошее жилье, — одобрительно заметил Матвей.
— Располагайтесь…
Она развешала одежду в большом зеркальном шкафу в холле и пошла на кухню — ставить чайник. Матвей отправился мыть руки, а Данька побежал в гостиную, где обнаружил Степаниду, прятавшуюся от непрошеных гостей за диваном.
— Папа! Тут кошка! Смотри! — обрадованно закричал Данька. Он схватил Степаниду и понесся к отцу, чтобы показать находку.
— Смотри, какая киса!
— Угу… симпатичная…
Отец усмехнулся, глядя на сына, и направился в кухню, где Любка наспех готовила угощение. Она хотела накрыть стол в гостиной, но Матвей сказал, что они, мол, не графья, так что особенно суетиться не стоит, чаю можно и на кухне выпить. Пожав плечами, Любка согласилась: хозяин — барин.
— Данька, оставь в покое животное! — крикнул Матвей сыну, который резвился со Степанидой. — Иди мыть руки. Тетя Люба зовет нас к столу.
— Сейчас, па-ап!
— Пойдем я тебя провожу. — Люба взяла за руку Даньку, примчавшегося на зов отца, и повела его в ванную.
— Тетя Люба, а как вашу кошку зовут?
— Степанида.
— Кру-уто… А где вы ее взяли?
— На улице нашла. — Любка подала ему махровое полотенце. — Пойдем чай пить с бутербродами. Ты, наверное, проголодался?
— Совсем немножко…
Очаровательное дитя. Любка, расчувствовавшись, пригладила его торчавшие в разные стороны белесые волосенки и поцеловала мальчика в шелковистую макушку. Данька прижался головой к ее животу. Он вполне мог быть ее сыном. Когда они с Игорем поженятся, она бы хотела, чтобы первым у нее родился мальчик. Хорошенький, смышленый мальчик.
Она будет любить его, играть с ним в веселые пацанячьи игры, читать по вечерам сказки, покупать все, что попросит, и устраивать радостные дни рождения с приятелями, подарками и огромным тортом. Зимой они будут играть в снежки, барахтаться в сугробах и лепить снеговиков, а на Новый год — наряжать елку и запускать в небо разноцветные фейерверки. Летом можно будет кататься на роликах, есть мороженое, гулять в парке и выезжать на загородные пикники. И она обязательно повезет его к фантастическому, южному морю с кораблями и дельфинами, хоть сама там еще ни разу не была.
За чаем Данька вдруг с детской непосредственностью поинтересовался:
— Тетя Люба, а вы были замужем?
Матвей кашлянул, с укоризной посмотрев на сына. Любка рассмеялась.
— Нет, Данька, не была, — ответила она.
— А почему? — не отставал тот.
— По кочану, — ответил Матвей вместо Любки.
— А почему «по кочану»? — не унимался Данька. Казалось, что для него это вопрос первостепенной важности.
— Хочешь конфетку? — предприняла Любка отвлекающий маневр.
— Хочу, спасибо, — согласился Данька, и в качестве отступного взял предложенную конфету в золотистой обертке.
Чтобы избежать дальнейших расспросов, Любка решила взять инициативу на себя.
— Матвей, а ваши с Натальей Сергеевной родители живы?
— Живы-здоровы…
— А где они?
— В Новокузнецке. У них там большая квартира, отец вышел на пенсию. Он раньше работал главным инженером завода. Мама домашним хозяйством занята… Так, живут помаленьку. Мы с Натальей навещаем их два раза в год. Даньку с собой берем.
— Берут, — подтвердил Данька.
— Иногда и Федора с Анюткой берем. Иногда они сами к нам приезжают. Вот как-то так…
— Так вы сами, значит, из Новокузнецка?
— Ну да.
На этом темы для поддержания светской беседы окончательно иссякли.
Избавить обоих от возникшей неловкости могло только одно.
— Матвей, давайте я покажу вам свои картины. Вы просили, помните?
— Да, да… Помню…
Конечно, он уже забыл об этих чертовых картинах. Но делать нечего, Матвей покорно поднялся из-за стола, и, поблагодарив Любку за чай, отправился вместе с ней в гостиную. Там, за элегантной ширмой, стоял ее мольберт и хранились работы. Данька сначала смотрел вместе с отцом, а потом вновь затеял игру со Степанидой.
— Люба, я, честно сказать, не такой уж ценитель живописи, — сознался Матвей, смущенно кашлянув в кулак. (Да кто бы сомневался!). — Но мне ваши картины почему-то нравятся.
Такая похвала, наверное, дорогого стоит.
— Ай, папа, Степанида меня укусила! — радостно сообщил Данька, возясь на ковре с Любкиной питомицей.
— Как я ее понимаю, — закатив глаза, устало вздохнул Матвей. — Я бы на ее месте тоже тебя укусил. Оставь зверя в покое… Люба, а вот особенно мне нравится картина со старинным фрегатом, мне кажется, ее можно было бы повесить в комнате у Даньки. Он это любит. Его любимый фильм «Пираты Карибского моря»…
— Ага! Я прямо тащуся от него!
— Не тащуся, а тащусь, — менторским тоном поправил Даньку Матвей и вдруг сам стушевался, осознав, что сморозил что-то не то, и тихо чертыхнулся.
Но Любка только снисходительно улыбнулась. Данька вскочил с ковра и тоже уставился на картину, привалившись к Любкиному бедру. Она по-матерински положила руку ему на голову.
— Я дарю вам эту картину, Матвей.
— Да что вы, Люба, бросьте! — перепугался Матвей. — Я у вас ее куплю. Это же такой труд!
