Рубина поджала губы, обиделась, но ничего барону не ответила. Хорошо, внучка выручила, обняла за плечи да увела в свою комнату. А там, плотно прикрыв дверь, еще раз крепко обняла ее:
— Бабушка!
— Красавица моя.
— Ой, бабушка, как я рада тебя видеть. Как рада!
— А как я рада, моя хорошая. Сколько тебя не видела… Я ведь все время про тебя думаю. Все время.
— Знаешь что, давай переезжай к нам. И тебе, и мне веселей будет.
— Я бы рада, да твой отец не позволит. Не любит он меня.
— Да я заметила.
— Конечно. Кто ж это не заметит, — грустно улыбнулась Рубина.
— Но почему?
— Да есть на то причины… — вздохнула цыганка. — Кто много прожил, у того на душе много чего…
— А ты расскажи, бабушка. Тебе легче станет!
Рубина задумалась: «А может, и вправду рассказать?» Но тут же от этой мысли и отказалась. Нет, не нужно внучке знать такое. По крайней мере, пока.
— Может, и расскажу. Потом. Кто знает, как судьба повернется, какой стороной жизнь вывернется…
А в кабинете барона Бейбут разговор и так, и сяк выкручивал, только бы беседа на Миро не вырулила. Да только надолго его не хватило. Отсмеявшись после какой-то Земфириной шутки, Баро хлопнул себя полбу:
— Бейбут, ведь сейчас твой Миро в таборе за старшего?
— Да. Миро сидит, как ты велел, ждет решения старших, — с ходу соврал Бейбут и тут же пожалел о сказанном.
— Вот и хорошо! Не будем его заставлять долго ждать! Едем в табор прямо сейчас!
Бейбуту только и оставалось, что криво улыбнуться:
— Как скажешь, Баро.
— А так скажу! Эй, зовите Кармелиту с бабкой ейной. А ты, Рыч, на хозяйстве остаешься. За старшего…
Табор у Бейбута маленький, а радость большая — барон приехал! Кому вино, кому водка, а кому и чай, на костре кипяченный. И гитара, и песни, и танцы. Медвежонка из клетки выпустили, уж он так со всеми танцевал, так барону хотел понравиться… Все до колик смеялись.
Баро как-то даже и не заметил, что Миро среди встречавших нету.
И лишь одна пара глаз горела не радостью встречи, а ненавистью. Люцита впервые увидела свою соперницу.
* * *
Максим блуждал по Цыганской слободе. И думал о том, что никак со своими думами разобраться не может. Вот, например, зачем он сейчас забрался сюда, в Зубчановку? Чего ищет в доме барона? Барсетку? Чтоб друга выручить?
Ага, как же!
Об одном он только думал. На одно надеялся. Найти где-нибудь, увидеть, хоть краешком глаза, цыганку-тростиночку, что пела в ресторане. И в какие бы ворота ни стучался, ждал, что она сейчас откроет… А он будет стоять и смотреть на нее. Вот оно — счастье!..
Но на деле все получилось совершенно иначе. Зубчановские все, как один, сказали — иди к барону Зарецкому, дом которого издалека виден…
Ворота открыл тот самый цыган-охранник, с которым они дрались в ресторане:
— Ты смотри, кто к нам пожаловал!
— Добрый вечер! Я могу поговорить с цыганским бароном?
— Какой прыткий! Ты что, со мной вчера не наговорился?
— Слушай… не знаю, как тебя зовут… я с тобой драться не собираюсь.
— Испугался? А вчера в ресторане такой смелый был…
— Спасибо на добром слове. Я там друга защищал. Так что если вчера чем-то задел — прости. А вообще, мне нужно поговорить с бароном… Ваши тут говорят, что по всем вопросам — к нему…
— Барон в табор уехал. Только ты туда не попадешь.
— Почему?
— Потому что мне не нужны твои извинения. Выбирай: будешь драться или я тебя так пристрелю, — сказал Рыч и достал пистолет.
— Смотрю, ты в тюрьму захотел?
— А тебе, гляжу, на тот свет не терпится. Скажу: «Покойник лез на охраняемую территорию». Я при исполнении!
Максим посмотрел Рычу в глаза, в зрачки. И понял: да, этот может убить. Просто так, ни за что. Ради куража. Чтобы показать себе, что он на это способен и ничего ему за это не будет.
И уходить теперь нельзя. К таким, как этот, спиной не поворачиваются. В спину он тем более выстрелит — характер шакалий.
Рыч снял пистолет с предохранителя, направил прямо в грудь.
* * *
Астахов уже не знал, что делать — плакать, смеяться, спрятаться от всех, всех поубивать. А Тамара опять затянула старую песню:
— Что поделаешь, Коленька. Антон наш какой есть, такой есть. Он мальчик легкомысленный. Зато добрый и бескорыстный.
— Я вижу, что бескорыстный! Мои документы уже кому-то подарил. Знала бы ты, сколько я за них заплатил!
— А что это за бумаги?
— По бизнесу нашему. Большое дело намечается, очень большое. Мне в Москву надо было с ними ехать, а теперь я с чем поеду?
— И надолго ты в Москву?
Последний вопрос неприятно кольнул Николая Андреича. Ну не любят мужья, во всем мире не любят, когда их спрашивают, надолго ли уезжают. Потому и не ответил на вопрос. О другом сказал:
— Зато теперь точно знаю, кого вместо себя оставлю. Максима!
— А не слишком ли много чести?
— Нет! В самый раз!
— Не спеши, Коля. Антон себя еще покажет. И документы найдет. И таких дел наделает!
— В то, что дел наделает, — верю. А в то, что документы найдет…
— Ты в него никогда не верил. А ему сейчас эта вера очень нужна. И я в него верю. Ты тут сиди, брюзжи. А я пойду к нашему мальчику.
Подъезжая к дому, Тамара втайне надеялась: вот встретит ее сейчас Антон с барсеткой в руках. Скажет: здравствуй, мамочка, ты только не волнуйся, я уже все нашел, пошли к папе.
Но в действительности все было не так. Антон дремал в гостиной на диване. От него вкусно пахло хорошим пивом и дорогой рыбой. Разбудила, тихонько, аккуратненько, чтоб не испугать спросонок:
— Ну, как дела, сынок? Спишь?
— Да, мама. Так болит все.
— Я понимаю… Но кто ж документы искать будет?
— Максим. Он за ними поехал.
— Понятно. Выслуживается. В замы метит. Выскочка!
— Макс — не выскочка…
— Ну да! Он же тебя открыто подсиживает. Неужели ты не видишь?
— Мама, он не такой. Он мой лучший друг.
— Не друг он тебе. И вообще, Антоша, в бизнесе друзей не бывает, есть только конкуренты!
— Да какие конкуренты? Даже если он выбьется в люди, меня-то уж точно не задвинет. Он же мне стольким обязан!
Тамара обняла сына за голову, прижала к груди:
— Мой глупый, мой наивный мальчик. Плохо ты людей знаешь…
* * *
Максим смотрел, как сгибается палец его собеседника, лежащий на курке. Время шло очень медленно. Вдруг раздался неприятный металлический лязгающий звук. И одновременно с ним — выстрел.
Пистолет полетел в сторону, вместе с невесть кем брошенным ножом. Впрочем, почему «невесть кем»? Вот он, спаситель, стоит в пяти метрах. Улыбается:
