Услышал сначала едва различимый, потом всё громче звучащий женский голос:
— «Вот вышел сеятель сеять. И, когда он сеял, иное упало при дороге и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и выросло терние, и заглушило его. Иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать».
Их было человек десять — женщина и мальчики с девочками. Они шли по тропе сквозь рощу, отгороженные от него деревьями, навстречу ему. Кто же проложил эту тропу, откуда и куда ведёт она, что это за сеятель, почему так неэкономно разбрасывает общественное зерно — на камень, в терние, позволяет клевать его птицам? Пошёл было через рощу к женщине — заставить её замолчать, не говорить загадками, дать указание, о чём надо рассказывать юным трудолюбцам, открыл было рот — окликнуть и не окликнул.
К женщинам он был равнодушен. С самой первой своей сознательной минуты ощущал особое своё назначение: он пришёл в жизнь повелевать, пришёл разрушить старый мир и построить новый по своему плану. И на пути его — в периоды войн, Великого Возрождения, Строительства и непрекращающейся борьбы — мало встречалось женщин. Они не допускались до тех высот, где решались судьбы страны и его народа. А он… он не опускался до «кухонь», где женщины претворяли в жизнь его распоряжения: наводили чистоту, ткали, носили кирпичи, шпалы, рыли траншеи и растили трудолюбцев. А тут уставился, позабыв обо всём на свете.
Тонкая, дотронешься — переломится. Волосы — ниже поясницы, пепельные, пушистые. Полуулыбка. Прячет радость или тайну? Несоразмерно с лицом большие, подтянутые к вискам глаза, из них свечение. Невозмутимое спокойствие ни от кого не зависящего человека. И будто он летит на коне, против ветра, ошпарен, ветром иссечён.
Она шла очень медленно, точно не шла — плыла. И продолжала говорить, не замечая его, будто он — пустое место, о том, что посеянное на камне не имеет корня и гибнет, посеянное в тернии — бесплодно, ибо обольщение богатства заглушает слово, посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего… приносит плод во сто крат… Она шла, окружённая своими телохранителями — мальчиками и девочками, и говорила непонятные вещи.
Бойцы Возмездия, самые преданные и смелые, готовые голову сложить за него, исполнить любое его желание, бессильны были помочь ему: объяснить смысл того, о чём толкует Детям женщина, заставить её замолчать, не говорить о вечном — душе, мироздании и суетном, сиюминутном — жажде быть первым, жажде власти. Не могли приказать и обратить внимание на него!
Незнакомые чувства обжигают нутро, как спирт.
Под сомнение ставится мир, который в течение стольких лет он создавал: есть люди, не знающие и не желающие знать о нём, они живут не так, как повелевает он, а по своим, не известным и не понятным ему законам. И есть женщина, о существовании которой он до сих пор и не подозревал. Вот что значит женщина: ты горишь в огне, ты сбит ветром с ног, и не ты — над людьми, над городами и сёлами, а она — над городами и сёлами, над всеми людьми и — над тобой!
Плыла земля под ногами, и целая жизнь уместилась в нескольких минутах, когда от него неизвестно куда уходила женщина: и первая по его вине смерть верного существа — Дрёма, и смерть тех, кого он убил, чтобы подняться над всеми, и спровоцированная им война, разлившая реки крови, унёсшая тысячи жизней. Из мертвецов сложен фундамент для нового общества. Впервые, в эту минуту, когда, точно как со змеи, спадала с него задубевшая кожа, недоумённо подумал: неужели это он собственноручно душил Дрёма, стрелял в людей?! А что, если женщина права и в самом деле жажда быть первым, жажда власти — не главное, а главное — вот эти деревья, которые женщина называет природой, вот это состояние пожара в душе?!
Непривычные ощущения и мысли, чуткая оголённая кожа вызвали желание вернуться к матери, покормить её с ложечки, что значило пойти вслед за женщиной с детьми — она ушла в ту сторону, где живёт мать. Но что-то даже сейчас оставалось в нём его, будимировское: псом — за женщиной?! И он не пошёл за ней, пошёл в противоположную сторону, к графскому селу — к Григорию.
Бунт случился в двенадцать лет.
На каждом уроке сидел инспектор. Записывал каждое Магино слово. С ними никогда не говорил. Лишь иногда крякал, словно прокашливался.
То ли возраст, когда невозможно просидеть долго на одном месте, то ли скука урока, от которой сводит челюсти и хочется нестись куда-то и кричать во всю глотку, то ли неожиданная фраза тётки — «Жестокость рано или поздно будет наказана», то ли резкий голос инспектора «Что ты себе позволяешь?», а может, и всё вместе, только Джулиан вскочил и закричал: «Это почему вы нашей учительнице замечание делаете?!»
Тётка побелела, подбежала к нему, усадила. Глядя на него умоляющими глазами, еле выговорила: «Как ты посмел такое сказать?» Он снова вскинулся было, она чуть сжала его плечо.
Со следующего урока Джулиан сбежал.
После уроков Мага пришла к ним. Была очень бледна.
— Мальчик мой, что же ты наделал? Я же тебе объясняла, мы с тобой — артисты, должны жить двойной жизнью.
— Я не хочу больше терпеть! Почему он командует? Почему мы должны мучиться на уроках? — кричал Джулиан. — Почему не можешь говорить в школе то, что говоришь дома или когда мы гуляем? Почему мама всё молчит? У многих умирают родители и мужья! Я больше так жить не хочу! Не хочу такой игры. У меня всё внутри сохнет.
И тут Мага рассердилась.
— Если бы ты был дурак, я поняла бы. Инспектор имеет полномочия отправить тебя в Центр. Ты этого хочешь?
— Что это значит?
— Это значит — разлука и вероятность того, что мы с тобой больше не увидимся, — тихо ответила она.
— Но кто-то должен был защитить тебя! — в тон ей, так же тихо, сказал Джулиан.
— Только не ты. И до твоей выходки мне ничего не грозило. А теперь он так это не оставит.
Никогда не видел тётку такой испуганной. И не за себя она боится, за него.
Хорошо, мамы и Любима нет дома.
Мага прижала его к себе, зашептала:
— Слушай, мой родной мальчик, внимательно. Ты не просто ты. Ты — наша надежда, в себе несёшь весь наш прошлый мир. Не сейчас, позже поймёшь почему. Пожалуйста, побереги себя. Да, мы не можем на уроках говорить о наших с тобой мыслях и чувствах, о жестокости правителей, но после уроков говорим же! Я думала, ты чувствуешь меня. Пожалуйста, будь осторожен, ты можешь нас всех погубить! И себя.
