Кристина пошла за ними следом. Она видела спину Жанны. Ее спутанные сзади волосы. Зачем? Зачем она позвонила? Ключи. Только ключи?
Они вместе ехали на эскалаторе: Жанна и немец — ниже, Кристина — выше. Жанна стояла к девушке спиной, футболист — лицом. Пара спустилась с эскалатора раньше и смешалась с толпой.
Кристина машинально сделала переход на серую ветку, вошла в поезд и, только когда ей уступили место, поняла, что плачет. Она вытирала ладонями слезы, оставляя на лице грязные разводы. Ей было стыдно: на нее смотрели люди.
Кристина вышла на «Тимирязевской», перепутав выход из метро. Девушка посмотрелась в зеркало припаркованной у обочины машины, рукавом вытерла лицо, сунула руки в карманы, перешла дорогу на красный свет и побрела к дому. Сидя на лестнице возле квартиры, она загадала, что если первыми домой вернутся папа или брат, то Жанна обязательно позвонит. Кристина не стала придумывать повод для звонка, просто — позвонит и все. А если первой вернется мама… Но этого никак не может быть! Ведь в тетрадке Жанны написано:
Для нас
он строил эти острова,
чтоб в невозможный раз…
Кристина не вернула ей тетрадь. Получается, украла? Но в этих стихах — сама Жанна, а значит, между ней и Кристиной остается хоть какая-то ниточка. Для них, это девушка знала точно, — для них он строил острова, а значит, они с Жанной еще будут вместе, и любой остров — будь то Заячий, Крестовский, Васильевский, Елагин, Каменный, Аптекарский — станет для них необитаем.
Васильевский залит, размыт Елагин,
Крестовский утонул…
Ведь это писала Жанна! Сама! И значит, так должно быть: дождь, ничего и никого, только они, вдвоем…
По лестнице поднимался папа в летной форме и Кристина почему-то сразу вспомнила футболиста. Он был сейчас рядом с Жанной. И это с ним она приехала в Москву. И это с ним она пошла к себе домой, значит, и для него тоже Кристина везла ключи из самого Петербурга. Сейчас этот немец будет говорить Жанне о любви, ласкать ее. Он, а не Кристина… Алесандр, французский художник, немецкий футболист — они все мужчины. Кристина — девушка. Вот и вся разница. Только поэтому она никогда не будет нужна Жанне.
У кого-то из нас
Нет и не было крыльев.
* * *
Его не ждала девушка на гражданке, он не участвовал в дурацких солдатских развлечениях, дабы скоротать время, не нарывался на дедов, его не вызывали к командирам, он не отрывался на духах, не бегал в самоволку поглазеть на девочек, не считал дни до приказа. Он выполнял все нормативы и раньше других получил звание сержанта. Но ему все это было безразлично. Ему вообще все было безразлично.
Через несколько дней после присяги сержант разбудил ночью Алесандра и сказал, что ждет его в каптерке. Молодой человек, еще не до конца проснувшись, натянул брюки и пошел к сержанту. Тот попросил закрыть дверь и повернуть ключ в замке. Алесандр повиновался. Сержант предложил сесть, налил чаю, спросил, что Алесандр предпочитает: сахар или сгущенку. Тот не предпочитал ничего, так как и то, и другое плохо влияет на фигуру и состояние зубов. Но, разумеется, молодой человек ничего не стал объяснять, а просто отказался. Сержант долго смотрел на Алесандра, а тот терпеливо ждал, когда же ему наконец будет разрешено идти спать. И вот сержант улыбнулся и тихо сказал, чтобы Алесандр ни о чем не переживал: сейчас ночь, никто им не помешает и никто ничего не узнает. Молодой человек не понял, о чем идет речь. Тогда сержант наклонился ближе и спросил:
— Ты один из нас? Да, я сразу это понял, как только увидел тебя, я сразу понял.
— Служу отечеству, — ответил Алесандр и подумал, что еще совсем недавно эта пафосная фраза, услышанная с экрана телевизора, вызывала в нем саркастическую улыбку. Он бы и теперь улыбнулся и даже рассмеялся, но вынужден был сдержаться, чтобы не пришлось потом объясняться перед сержантом. Но тот сам улыбнулся и посмотрел ему прямо в глаза.
— Ты пей чай. Знаешь, в армии нас очень мало. Таким, как мы, здесь совсем одиноко. Первый год у нас был капитан, очень хороший капитан, мы с ним сразу нашли друг друга. Он все понял, и нам было хорошо. Но знаешь, в армии очень много злых людей — тех, кто хочет выслужиться, донося на своих же товарищей. Кто-то выдал нас, и капитана убрали. Все говорили, дескать, он был переведен в другую часть по личному заявлению, но я-то знаю, что это не так. Одного только не могу понять: почему меня не наказали, ведь они здесь считают, что мы совершаем преступление. Наверное, тот капитан что-то сказал, чтобы защитить меня. Но больше я ни разу его не видел. И мне было очень одиноко. Меня здесь не любят. И я никого не люблю. Да и как их можно любить? Грубые, с потными телами, еще и матерщинники. А тут появился ты. — Сержант налил еще чаю. — Скажи, когда ты уходил в армию, у тебя кто-нибудь был?
— Нет. — Алесандр, несмотря на весь свой клубный и актерский опыт, по-прежнему не понимал, о чем идет речь и чего от него хочет сержант. В это время собеседник улыбнулся, встал, погасил свет и подошел совсем близко к молодому человеку. Алесандр понял, что происходит, только когда почувствовал в своей ладони что-то теплое… Он отдернул дрожащую руку.
— Я… — сорвавшимся голосом произнес он, — вы меня не поняли, я не… — «Не педик», чуть было не сказал он, но тут же вспомнил, что однажды в каком-то клубе в Москве чуть не получил по морде за такое «оскорбление». — Я не гомосексуалист.
Алесандр услышал короткий негромкий смешок и почувствовал горячее дыхание сержанта.
— Не бойся, ничего не бойся, никто не узнает. — Его губы коснулись шеи Алесандра, а руки стали расстегивать штаны.
Алесандр резко вырвался, локтем включил свет, быстро застегнул ремень. Сержант стоял перед ним, и Алесандр отвернулся: ему было противно смотреть на то, в каком виде этот человек стоял перед ним.
— Вы ошиблись, товарищ сержант, я не…
— Я ни разу не ошибался, слышишь…
— Вы ошиблись. На гражданке я был фотомоделью и актером, и, возможно, моя внешность… что-то в моей внешности могло показаться вам… Но… это не так. Мне очень жаль, я не тот, кто вам нужен. Простите.
Алесандр вышел и быстрым шагом направился в «общественную спальню» — так он частенько называл казарму.
На следующую ночь молодой человек стоял на дежурстве. Он увидел сержанта в самом конце коридора и подумал, что лучше будет немедленно переждать где-нибудь, пока тот пройдет. Лучше ли? Если Алесандр сейчас покинет пост, то может получиться так, что придется объясняться уже с лейтенантом. А если остаться…
