* * *
Я проверяю время на телефоне, когда Мари выходит из дамской комнаты, расположенной неподалеку от терминала. Ее волосы причесаны, губы блестят от бальзама, и от них исходит легкий мятный аромат.
— Тебе лучше? — интересуюсь я.
Прижимая руки к животу, она кивает.
— Давай заберем наши чемоданы. Ты заказала для нас машину? — спрашиваю я.
— Мои родители нас заберут.
— Стой, что?
— Они сами настояли. Мой отец отличный водитель. Ты даже не заметишь, что на нем нет униформы и что ты едешь не в лимузине, — говорит она, пытаясь скрыть ухмылку.
— Очень смешно.
Мы следуем за багажом по указателям и приходим к нужному месту как раз, когда появляются наши чемоданы. Мы одновременно тянемся за ними и чуть не ударяемся друг об друга, но затем разворачиваемся и видим женщину с копной седых светлых волос, которая бежит в нашу сторону с распростертыми объятиями.
— Мари! — кричит радостно женщина. Она обнимает и крепко сжимает Мари, ее голубые глаза, как и у дочери, блестят от слез. — Как же я рада тебя видеть. Только погляди! Ты прекрасно выглядишь! Мы так по тебе скучали. Идем же, твой отец припарковался на полосе для общественного транспорта. Я говорила ему, чтобы он этого не делал, но ты же его знаешь. Никогда не слушает. — Через секунду улыбка пропадает с ее лица, и она переводит взгляд на меня, не понимая, иду ли я с ними или просто случайный прохожий.
— Мам, это Хадсон, — представляет меня Мари. — Хадсон, это моя мама, Марго.
Марго смотрит в мою сторону, разглядывая меня так, словно никогда раньше не видела мужчин в костюмах.
— Мари, ты сказала, что привезешь сюрприз, но я даже и подумать не могла, что это будет парень. — Тонкие красные губы Марго расплываются в улыбке, и выражение ее лица смягчается. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, она обхватывает меня своими руками и прижимается лицом к моему пиджаку. — Он такой симпатичный, Мар. К тому же, хорошо пахнет.
Я усмехаюсь. Я бы обнял ее в ответ, но она прижала мои руки к бокам, не позволяя пошевелиться.
— Спасибо, — говорю я, когда она выпускает меня из своих объятий.
— Мам, на самом деле, он мне не парень. Мы помолвлены. — Мари нервно прикрывает рукой свои красивые губы.
— Вы что?
— Мы собираемся пожениться. — Мари показывает ей свое кольцо в восемь карат, и уголки ее губ приподнимаются.
Марго хватает ее за руку, чтобы лучше рассмотреть кольцо.
— Оно настоящее?
Мари кивает.
— Боже милостивый. — Марго отпускает руку дочери и отходит на шаг назад. — Оно, эм, красивое. Ух ты. Я… у меня нет слов.
Мари поворачивается ко мне.
— Для справки, моя мама почти никогда не теряет дар речи, так что…
— Может, пойдем к машине? — спрашиваю я. — Если местная служба безопасности хоть немного похожа на нью-йоркскую, в любую секунду твоему отцу могут выписать штраф.
— Ох, дорогой. Здесь все совершенно иначе, чем в Нью-Йорке, — смеется Марго.
* * *
Я сижу за Абелем на заднем сидении его «Форда». При каждом удобном случае он поглядывает в зеркало заднего вида, хотя я подозреваю, он смотрит на меня. Пока он кажется дружелюбным. Немного молчаливым, но дружелюбным. Определенно не такой, каким я представлял себе отца из провинции: с ружьем в руках, сыплющего постоянными угрозами.
— Итак, Хадсон, откуда ты родом? — кричит Марго с переднего сидения. Окно Абеля опущено, и шум машин едва позволяет мне расслышать собственные мысли.
— Я родился на Манхеттене, посещал школу в основном в Коннектикуте. По крайней мере, до учебы в университете, — отвечаю я.
— А в каком университете ты учился? — спрашивает она.
— В Нью-Йоркском, — отвечаю я.
— Пап, здесь очень шумно. Ты не мог бы поднять стекло? — Мари придерживает свои волосы, чтобы они не хлестали ее по лицу.
Через мгновение становится тихо, но эта тишина какая-то странная. Я почти жалею о том, что предпочел ее хаотичному шуму дороги.
— Мы будем дома минут через двадцать, — сообщает Марго, хотя никто и не спрашивал.
Абель протягивает руку к радио, настраивая его на местную радиостанцию, откуда, хрипя, доносится самая депрессивная песня, которую я когда-либо слышал. Сделав глубокий вдох, выглядываю в окно и вижу самую равнинную местность, какую мне только доводилось видеть. Разве нельзя было хотя бы ради приличия посадить несколько деревьев? Здесь не на что смотреть. Совершенно.
Кроме Мари.
Едва заметно поглядывая на свою невесту, я обвожу взглядом изгибы ее тела, с головы до ног. Эти мягкие светлые волосы, полные, розового оттенка губы, скрещенные ноги, скользящую между ними руку, когда она прислоняет голову к стеклу.
Должно быть, она почувствовала на себе мой взгляд, потому что ни с того ни с сего выпрямляется, резко поворачивается ко мне и произносит:
— Что?
— Ничего, — говорю я ей в ответ.
— Прекрати пялиться на меня, — огрызается она.
— Я не пялюсь.
Скрывая ухмылку, она закатывает глаза, но прежде позволяет взгляду задержаться на несколько секунд.
* * *
— Хадсон, я должна извинится. — Марго прижимает руки к своей груди, когда мы стоим в фойе двухэтажного здания семидесятых годов. Снаружи стены выкрашены в кремовый цвет с нежно голубыми ставнями, а рядом раскинулся огромный дуб, который растет здесь, скорее всего, уже несколько десятилетий. Над двухместным гаражом зафиксировано баскетбольное кольцо, и автомобиль с брезентовым покрытием занимает одно из мест в нем. — Мы понятия не имели, что ты приедешь, поэтому ситуация с кроватью немного… в общем, Абель спит на диване, потому что надорвал спину на прошлой неделе. А гостевую комнату мы превратили в мужскую берлогу сразу после Рождества. Тебе придется разместиться в одной комнате с Мари.
— Ничего страшного, — говорю я. — Не стоит извиняться.
— У нее двуспальная кровать. — Марго морщится. — Но вам будет тесно.
— Это всего на две ночи. Ничего страшного, — заверяет ее Мари. — К тому же, Хадсон любит обниматься, ведь так? — Она подмигивает мне.
— Ты хорошо меня знаешь, — отвечаю я.
Абель краем глаза смотрит на меня. Уверен, он не в восторге от самой мысли о том, что какой-то незнакомый мужчина будет спать с его дочерью в ее же кровати, но ничего не поделаешь. Я бы предложил остаться в отеле, но не хотел их обидеть.
Подняв наши чемоданы до середины лестницы, мы заворачиваем налево и двигаемся вдоль холла в спальню.
— Комната Мари последняя слева, — инструктирует Марго. — Ванная справа. Мы все пользуемся ей. Замок сломан, так что, прежде чем войти, сначала постучи. Я пойду готовить ужин, а вы пока располагайтесь.
Ее мама уходит, и мы входим в маленькую комнату, выкрашенную в солнечные цвета желтого с небольшой двуспальной кроватью, приставленной к стене, на которой развешаны постеры и фотографии. В углу сложена гора плюшевых игрушек, большинство из которых, несомненно, видели лучшее времена, и радужная лампа, устроившаяся на поцарапанном белом ночном столике.
— Не могу поверить, что ты в моей детской комнате. — Мари плюхается на край кровати, скользя руками по покрывалу с изображением цветов.
— Эта комната выглядит так, как если бы у двухтысячных был ребенок, и этот ребенок заблевал здесь всё, что можно. — Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть расклеенную стену. — Backstreet boys, Мари? Серьезно? Ninety-eight degrees?
— Ну, когда-то мне нравились бойзбенды. Что с того?
Я сажусь рядом с ней.
— Здесь пахнет… фруктами.
— Это Мистер Клубничка, — говорит она, указывая в угол. — Мой плюшевый мишка. Он по-прежнему сказочно пахнет, даже после стольких лет.
— Мистер Клубничка? Какое оригинальное имя.
— В восьмилетнем возрасте я бы на такое обиделась.
— В восьмилетнем возрасте тебе следовало бы обидеться на это. Потому что это ужасное имя для медведя.
— Он пахнет клубникой и на его футболке была изображена клубника, так что в этом есть смысл, — заявляет она, пожимая плечами.
