— Ты как? — тихо спросила она. — Вижу, синяки уже сошли… хорошо…
Ответить я не успел — меня окликнула кассирша.
— Молодой человек, вам пакет считать?
Расплатившись картой, я отошёл от кассы, но решил её подождать (за свой йогурт она категорически не позволила заплатить).
Я ждал её чуть в стороне, забив на все установки. Я страшно соскучился. Она вообще действовала на меня так, что самому дико, что такое бывает. Вот если бы она сейчас сказала: «Эйс, пошли». Я бы пошёл, даже не спросил бы, куда и зачем… Хотя, может, и спросил бы, но всё равно пошёл.
Анита тоже расплатилась и обернулась ко мне. А я взгляд от неё не мог отвести. Как будто хотел вдоволь насмотреться и запомнить навсегда её черты, выражение, жесты.
Она приблизилась как-то не слишком уверенно, остановилась напротив, посмотрела вопросительно, но при этом не сказала ни слова.
Не знаю, какая шальная мысль в это мгновение ко мне залетела, но я вдруг произнёс:
— Пошли ко мне.
Не дожидаясь ответа, я взял её пакет и направился к выходу. Она не стала ни возражать, ни ломаться. Пошла следом.
До дома мы почти не разговаривали. Там и погода не располагала, конечно, но главное, я бы и не мог. Я и дышал-то с трудом, прямо задыхался. Сердце каким-то огромным горячим сгустком пульсировало у самого горла. И мыслей в голове никаких не осталось, кроме единственной: она сейчас рядом, она со мной.
На автомате я разделся, разулся, занёс пакет на кухню, пельмени сунул в морозильник, чайник включил. Потом вернулся в прихожую. Анита успела снять сапоги расстегнуть пальто. Она вообще двигалась медленно, будто всё время сомневалась, стоит ли. Я помог — снял пальто, шейный платок. Пристроил на вешалке.
Потом обернулся к ней, она так и стояла у входной двери. Стояла, словно чего-то ждала. Ждала, но боялась. И смотрела так, что бросало в жар.
Я шагнул к ней, порывисто прижал к себе — она не вырвалась, не оттолкнула, но и не обняла. Да и пусть.
Сердце у меня колотилось так, что грудь вздымалась мощно, часто, с шумом. И в глазах темнело и плыло.
Чудом сдерживая почти неодолимый порыв наброситься на неё с жадным поцелуем, я лишь нежно коснулся губами её прохладной кожи.
Я целовал её лицо, медленно подбираясь к губам, а у самого дыхание перехватывало. Как же сильно и остро я её хотел! Как никого и никогда. Хотел телом, умом, душой, всем, чем можно хотеть, хотел всю, без остатка…
Наконец нашёл её губы, невозможно мягкие… Приник, сначала нежно, но стоило ей ответить на поцелуй, как у меня просто сорвало крышу. Я вжал её в дверь собой, впился в её губы, вторгся языком, и чувство было такое, словно лечу кувырком в бездонную пропасть. Странное всепоглощающее чувство, смесь какого-то незнакомого страха, даже жути, необузданного восторга и пьянящей эйфории.
Не разрывая поцелуя, мы перебрались в комнату, сбивая по пути всё подряд. Кое-как, рывками, нетерпеливо сорвали одежду. От соприкосновения голой горячей кожи жгло, прошивало током насквозь. А в самый сладкий миг я сомкнул веки, иначе, казалось, просто не выдержу такого напора ощущений. Разрядка была острой, слепящей, оглушительной.
Если бы рядом случился взрыв, потоп, землетрясение, да что угодно, я бы не заметил. Моя Вселенная сейчас сократилась до одного-единственного человека. До неё. И ничего больше не надо. И нет у меня никого и ничего важнее и дороже.
Я никак не мог насытиться, словно изголодался. Но и она отдавалась мне с той же страстью, с тем же самозабвением. А каких я только глупостей не нашептал ей за эту ночь. Но это простительно — я умирал от нежности, я дурел от счастья…
А потом, позже, разомлевшие, мы уснули, не размыкая объятий.
=18.
Спал я плохо — мне почему-то казалось, что если покрепче засну, то всё это счастье закончится. Глупость, конечно, но вот так. Стоило задремать, как поплывшее сознание почти сразу пронзала неясная тревога. Я дёргался и просыпался. Чёрт-те что!
Ну зато мог смотреть на неё сколько угодно — что я и делал. Разглядывал, любовался, гадал, что ей снится.
Вообще-то, спала она тоже как-то беспокойно. Хмурилась, вздрагивала, а то вообще морщилась, как будто зубы болят. Но всё равно — какая же она красивая, аж в груди больно.
Когда рассвело, мои дурацкие надуманные страхи, к счастью, поблекли, и мне удалось урвать пару часов сна. А разбудили меня дивные запахи. Мне даже под конец приснилось, что я вообще в Варшаве, в одном кафе, где частенько бывал прошлым летом. Там, кстати, обалденная кухня. Только сейчас, в своём сне, я вдруг оказался за столом совершенно голый. Испугался сначала, сконфузился, но потом заметил, что никого это не смущает, и перестал париться. И только собрался вкусно поесть, как проснулся. И впрямь голый. А запахи плыли из кухни.
Потребовалось несколько секунд, чтобы память моя ожила. Но как только вспомнил вчерашний вечер, а потом ночь… и внутри всё сладко сжалось. Чёрт, даже не верится.
За стеной что-то звякнуло. Я быстро натянул шорты и прошлепал на кухню. Анита, обмотав руку полотенцем, вытаскивала из духовки противень. Поставила на разделочный стол и повернулась ко мне. А я замер на пороге с идиотской улыбкой во всё лицо.
— Что такое? — спросила она. — Ты так смотришь…
Она оглядела себя.
— Ничего. Я так боялся всю ночь, что ты исчезнешь, а ты тут, да ещё и приготовила что-то вкусное. Фантастика.
— Ну, вкусное или нет — ещё неизвестно, — заскромничала она. — Может, гадость…
— Из твоих рук, богиня, я готов пить яд.
Я подошёл к ней, обнял, притянул к себе. Поцеловал, без умысла, ну типа с добрым утром, но тут же завёлся. Она же как родник, из которого невозможно напиться. Даже не так — чем больше пьёшь, тем больше хочется…
Потом мы обедали. К слову, запеканка получилась у неё отменная. Зря Аня сомневалась.
— С первым днём зимы, кстати, — заметила она.
— Фигасе, с первым днём, — хмыкнул я. — Да тут, по-моему, зима уже давно и прочно обосновалась.
— Хорошо, с первым днём календарной зимы, — поправила она с улыбкой.
— У меня есть событие подостойнее.
Она вопросительно приподняла бровь.
— С первым днём наших отношений.
— Вот так сразу и отношения уже? — игриво спросила она.
— Ну да. После того, что было ночью, и утром, и только что, я, как честный человек, просто обязан на тебе жениться.
Она рассмеялась, а потом, как бы в шутку, поинтересовалась.
— Сколько же раз ты был женат, честный человек?
Я видел по её глазам, что за деланным весельем скрывается напряжение. Выходит, ей важно, свободен я или нет. А, значит, сегодняшняя ночь для неё тоже не просто порыв.
— Ни разу. Кому нужен такой раздолбай, — пожал я плечами.
— А ты у нас не только честный, но и скромный.
Я встал из-за стола, подошёл к ней. Она тоже поднялась мне навстречу. Посмотрела в глаза серьезно, перестала улыбаться. Но когда я обнял её, просто обнял, она, не колеблясь, прильнула к груди.
— Просто всё так внезапно, так быстро и так хорошо, что не верится… — вздохнула она.
Я поцеловал её в макушку.
— Быстро… Я на тебя запал ещё в октябре. Считай, два месяца уже. Для меня так это наоборот — срооок!
Она всхлипнула, что ли? Плечи вроде как вздрогнули или показалось? Что я не так сказал?
— Ты не подумай. Мне просто раньше никто так сильно не нравился, я и не… А к тебе у меня очень серьёзное отношение. Если бы ты только знала, Аня, как я к тебе отношусь…
И это правда. Сердце, казалось, стало огромным, просто гигантским, так, что еле умещалось в груди. Пульсируя, оно давило изнутри, грозя выломать рёбра.
— Не думай, что я с тобой просто переспать хотел и всё, адьёс. Нет. Не просто. С тобой вообще всё не так. Всё серьёзно. Аж самому страшно.
Но она всё равно как-то сжалась и будто с трудом сдерживала слёзы.
— А хочешь пойдём погуляем?
Хорошо, что метель улеглась. Мы часа два бродили кругами по нашему району. В другой раз я бы с ума сошёл от такой бессмысленной траты времени, но тут держал её за руку и кайфовал…
