Татьяна Владимировна словно перестала раздражаться, я – её избегать.
Нет, мы вместе не ели, не гуляли, не резались в приставку, в обнимку не смотрели телевизор.
Но пару часов вместе просидели за компом. Она неожиданно решила посмотреть, как я справляюсь с офисными программами. Я тупила в новой Винде, она подсказывала. Не злилась, не психовала, не стукала меня линейкой по лбу, как сделала бы мать, но учила.
В нашем обиходе не появилось два новых слова: «мама» и «моя девочка», как она неожиданно назвала меня тем вечером. Мы с ней скорее подружились, чем сроднились.
Но даже в это страшно было поверить. И я старалась не верить. Я так плохо её знала и понимала. Меня так легко обмануть. Что я просто приняла всё как есть и старалась не анализировать. И выбрав вечер, когда мы снова остались одни, решилась.
– Нет, Яна, даже не думай об этом больше, – повернулась она ко мне спиной. – Поможешь?
– Да, конечно, – поспешно вскочила я, чтобы застегнуть молнию, что обнажала её красивую спину. И аккуратно подтягивая бегунок, поразилась, что на ней нет белья.
– Я, наверно, должна перед тобой извиниться, – вернула она на спину свои уложенные мягкими волнами волосы. – Это действительно было жестоко, неправильно, эгоистично. Прости, не знаю о чём только я думала, – выдохнула она, оглаживая складки платья на бёдрах и распрямляя плечи. – Мне кажется, я была не в себе. Но надеюсь, мы сможем это забыть. Правда? – она положила руку мне на плечо, заглядывая в глаза.
– Конечно, – кивнула я. И мне бы стоило, наверно, с облегчением выдохнуть – такой камень с плеч – но я неожиданно расстроилась.
– Тебе не обязательно стараться заслужить мою любовь, – вздохнула она, словно поняла меня куда лучше, чем я сама. – Ты ни в чём не виновата. И, знаешь, – она улыбнулась, – это вообще была плохая идея. Ну зачем мне дети от такого козла? Зачем мне вообще теперь дети, когда у меня есть ты? Так что просто будем жить.
Она подхватила с кровати шубку и накинув на плечи, вышла.
– Татьяна Владимировна, – окликнула её я в коридоре, – а о чём вы говорили с…
Она обернулась, но тут зазвонил её телефон. Я махнула рукой, мол, ерунда, ничего. Да и хорошо, что нас перебили, ведь я хотела спросить про Чекаева, а это, наверно, зря. А она прямо преобразилась, отвечая, и, кажется, даже про меня забыла.
– Женщина вашей мечты не может опоздать, господин губернатор, только задержаться…
Дальше я не слышала, она вышла за дверь. А когда вернулась ночью, я уже спала.
С утра мы едва обмолвились парой слов. А когда я всецело озаботилась поисками блокнота, она вдруг выскочила со своего офиса злая как мегера.
Процокала в кухню, где хлопала дверцами шкафов и наорала на Алию. Потом хлопнула дверью ванной. Там долго текла вода, но стоять под дверью я не рискнула. Села на краешек кровати у себя в комнате и чутко прислушивалась к звукам.
Она вышла, но направляясь обратно в офис, каблуки её уже стучали ровно. Вернулась обратно буквально через пять минут. И теперь направлялась прямиком ко мне.
Рингтон её телефона прозвучал, едва Татьяна Владимировна вошла в мою комнату. Она ответила, но, судя по лицу, ей словно позвонили из преисподней.
– Как вы сказали? Светлейший князь? – лицо её вытянулось, и она моргала так, словно ей что-то попало сразу в оба глаза, и покашливала так, словно и поперёк горло что-то встало. – Да, конечно, я могу встретиться с Николаем Александровичем в это время. И дочь, – она подняла на меня глаза, – конечно, с собой возьму. Если Его Светлейшеству… простите, Его Светлости так нужно.
Она села на краешек моей кровати, так и моргая.
– Ничего не понимаю. Зачем мы с тобой могли понадобиться какому-то князю, – она потрясла головой, словно отгоняя наваждение. – Ты что-нибудь об этом знаешь?
Я отрицательно покачала головой.
– Ладно, разберёмся, – оптимистично вернула она телефон в карман и неожиданно улыбнулась. – А у меня для тебя хорошие новости.
Как фокусник она выложила передо мной диплом, паспорт, а сверху прямоугольник с номером телефона и именем.
«Евгения Ильинична», – машинально прочитала я и подняла на мать глаза.
– Тебя приглашают на собеседование в «Галерею».
– В «Галерею»?! – чуть не подпрыгнула я.
– Да, твой большой друг Арман Чекаев, – сколько же яда было в её голосе, – договорился о собеседовании для тебя. – Если ты им понравишься, – хмыкнула она, – они возьмут тебя на работу. Так что звони, договаривайся, с этой, – она заглянула в листок, вставая, – Ильиничной.
Глава 16. Арман
Ох, как сверкали гневом её глаза! Ах, как она мечтала испепелить меня этим своим уничижающим взглядом. Но я же предупреждал, что не по зубам этой мелкой акуле, решившей заглотить целиком слишком большой кусок. Вот и подавилась.
И мне бы послать кого-нибудь из своих людей, чтобы вежливо, корректно и даже мягко, как они это умеют, пояснили адвокату Воскресенской, что вот за эти грешки можно отхватить крупный штраф, вот за эти – поплатиться клиентской базой, если мы их обнародуем, а вот в этой папочке и вообще нечто, что попахивает лишением адвокатской лицензии, но во избежание смрада, не будем её пока даже и открывать.
Но я ведь не мог упустить такой случай. А потому нарисовался, хрен сотрёшь, сам. И пусть не столько любезно, но всё же озвучил всё, как есть, тоже сам.
– Я всё поняла. Поняла. Доволен? – швырнула она в стену принесённые мной бумаги с такой силой, что листы рассыпались по кабинету.
Ну прямо тигрица, а не акула.
– Нет, – хмыкнул я, – закидывая ногу на ногу. – Надо бы ещё, конечно, заставить тебя всё это поднять. Но, боюсь, вид сзади у твоей молоденькой секретарши всё же лучше. Да и пришёл я сюда не за этим.
– Ещё и требовать что-то будешь? – сложила она руки на груди.
– А как же, – вытащил я из кармана визитку одного из лучших специалистов «Арман-Галереи». – Вот это – Яне. Пусть позвонит и договорится о собеседовании, мы возьмём её на работу. И чтобы и паспорт, и диплом, – я встал, – и все другие документы, что у неё есть, были при ней.
– М-м-м, понимаю, – кивнула она, задирая подбородок. – Вид сзади у моей дочери, видимо, и того лучше.
– Совершенно верно, – усмехнулся я. – Иначе бы ты её ко мне не отправляла. С подарками. Или у тебя был другой план?
– План у меня действительно был другой, – и, отдать ей должное, для человека висящего на краю пропасти, держалась она неплохо. – Но ты оказался не только слеп, но и глуп. Я понятия не имела, что это ты трахнул девчонку, она сказала, что это мой муж. Но я взяла тебя на голый понт. И ты ведь раскололся. Стареешь, Чекаев. Становишься сентиментальным. На свеженькое мясцо потянуло? Я слышала девственницы – полезно для потенции. Или это больше для самоутверждения?
– А для беременности девственники, случайно, не помогают? – наклонившись к ней, вкрадчиво спросил я. – А то я подсоблю. У меня там юные дарования в Галерее подрабатывают. Так, малюют для себя парнишки. Я тебе даже парочку пришлю, не жалко. Да, – обернулся я, в молчании дойдя до двери, – с инкубатором вот не могу помочь. И клинику другую придётся искать. В этой сейчас, вот незадача, проверка Минздрава. И что-то мне подсказывает, этот Центр Репродукции её не пройдёт. Точно не пройдёт.
Она зарычала, но что это было, влетевшее у меня за спиной в дверь, мне было неизвестно. Я любезно раскланялся застывшей истуканом в приёмной секретарше, и вышел.
Представляю, сколько «приятных» слов услышит пока ещё адвокат Воскресенская от главврача клиники, когда та лишится своего бизнеса. Но именно так и бывает, когда в угоду влиятельного клиента начинают забывать о врачебной этике, да и вообще теряют берега. Но это уже были не мои проблемы. Мне и своих хватало.
Правда, от этого разговора просто так не получилось отмахнуться и выкинуть из головы.
«Я был не только слеп, но и глуп?» – скрёб я бороду, направляясь с офис. Что-то не нравилась мне эта фраза Татьяны Владимировны. Что значит «слеп»? Чего, чёрт подери, я не увидел?
