Признаюсь, я очень надеялась, что Бодька будет похож на отца, вот как мальчики Тагаевы на своего папу-миллиардера. Ну ладно, пусть не одно лицо, но хотя бы какие-то черты, чтобы я пусть косвенно, но смогла познакомиться с отцом своего ребенка.
Но сын оказался моей копией, даже ямочки ему мои достались. Когда он был совсем малышом, его часто принимали за девочку.
Иногда мелькала мысль прийти в «Эдельвейс» и поговорить с главврачом, Ольгой Ивановной. Я даже как-то ее озвучила, но тут уже воспротивилась Ленка.
— Ты что, совсем с ума сошла, Полинка? — она разве что пальцем у виска не покрутила. — Там наверняка такие деньжищи были заплачены, чтобы никто ничего не знал. А ты в самое змеиное гнездо лезть собралась! Если эта Анна узнает, что ты оставила ребенка, еще отберут у тебя нашего буську!
Я только вздохнула — подруга безусловно была права, «Эдельвейс» мне стоило обходить десятой дорогой.
— Идемте, девочки, рабочий день начался, — позвала Лиза.
У меня первый урок у самой старшей группы, но перед тем, как войти в здание садика, я невольно оборачиваюсь на Соню, которая нерешительно застыла посреди дороги. Воспитательница берет ее за руку и ведет в группу.
Слежу, как Богдан по пандусу поднимается на своей коляске и только после этого вхожу в здание детского сада.
* * *
После полдника дети выходят на прогулку, откуда их потом разберут родители. У меня еще один урок, и я смогу выйти во двор — так будет легче следить за Бодькой. Мой сынок очень ответственный мальчик, но только я знаю, как он страдает от того, что врачи не разрешают ему ходить.
Я потому и устроилась именно в этот садик, хотя меня приглашали работать в популярный и престижный в столице Лингвистический центр Дарии Баграевой [2]. Но здесь я рядом со своим ребенком, а по вечерам и в выходные я даю уроки в режиме онлайн.
Пока не родился сын, я некоторое время подрабатывала моделью. Роберт перекрыл мне возможность заключения контрактов с крупными европейскими агентствами. Но когда турецкое агентство в Стамбуле объявило кастинг по набору моделей для рекламы недорогой торговой марки, я его прошла и заключила контракт.
Конечно, стоимость контракта была невысокой по сравнению с прошлыми заработками, зато Роберт на горизонте так и не появился. Я смогла остаться в Стамбуле и, когда подрос живот, меня пригласили для рекламы белья для беременных.
Там я впервые встретила «мужчину с ромашками», как я его назвала. До сих пор не могу понять, почему не сообразила спросить его имя. Но он слишком неожиданно появлялся в моей жизни и так же стремительно исчезал. И именно в те моменты, когда мне нужна была помощь.
С другой стороны, не хотелось выглядеть излишне навязчивой. «Мужчина с ромашками» наверняка женат, у него маленькая дочь, и он проводит много времени со своим ребенком. По крайней мере, я так думаю, раз у него в машине стоит детское кресло.
Из Стамбула я вернулась перед самыми родами. Я бы там и рожала, но турецкая медицина слишком дорогая, а у меня не было местной страховки — все контракты на тот момент закончились.
— Хорошо, что тебя не было в стране, — рассуждала Лена, — меньше шансов встретить эту твою заказчицу.
Я была полностью согласна с подругой. Богдан только мой сын, и знать о нем незачем ни Анне, ни заведующей «Эдельвейса».
После родов я быстро пришла в форму, и когда Бодьке было полгода, снова снялась в рекламном ролике для стамбульской компании. На этот раз рекламировала товары для новорожденных и для кормящих мам.
Так, наездами, я проработала почти три года. Затем в компанию пришел новый исполнительный директор, компания стала расширяться, и в нашей столице открылся филиал.
Когда руководитель филиала узнал, что я учусь заочно на инязе, он предложил мне работу уже не в качестве модели, а в рекламном отделе.
Я видела, что небезразлична Кадиру, он с самого начала проявлял ко мне интерес. Но наши отношения ограничивались только работой. Кадир был женат и очень трепетно относился к семье.
У меня была целая проблема, на кого оставить Богдана. Лена могла помочь только если не была занята на дежурствах, да и мне было жаль нагружать подругу. У нее как раз завязались серьезные отношения, и мешать ей не хотелось.
С мамой я так и не общалась. Позвонила с Ленкиного номера только один раз, когда родился Богдан, и сказала, что она стала бабушкой. Когда мама услышала, что я родила сама, без мужа, сразу начал меня отчитывать и причитать, как был прав отчим. Я отключилась и больше не звонила.
Кадир предложил устроить Бодьку в детский сад — частный, самый лучший. Я бы такой не потянула. Но платила компания, и я согласилась.
Малышу там нравилось, все было хорошо до того дня, как он упал с лестницы. Воспитательницу уволили, мне обещали компенсацию, только чтобы я не подавала в суд на заведение.
Я не собиралась ни с кем судиться, я хотела, чтобы мой сын скорее поправился. Нога срослась, но где-то произошло смещение, которое обнаружили намного позже. Врачи предупредили, что необратимые изменения уже начались, и мой сын может навсегда остаться хромым.
Тут еще Кадир признался в любви и предложил отношения. Но я не испытывала к нему ничего кроме уважения и благодарности. К тому же, семью оставлять он не собирался, мне была предложена роль любовницы.
Конечно, я отказалась. Из компании уволилась, начала искать работу, и оказалось, что в тот сад, куда раньше ходил Бодька, нужен преподаватель английского языка. Заведующая садиком предложила хороший оклад, а главное, мне не нужно было платить за сад.
Это было идеальное решение. Я согласилась, а Богдану всегда здесь нравилось. И теперь я откладываю на операцию, пока мой сын вынужден передвигаться в инвалидной коляске.
Мне нужно еще больше работать, чтобы не затягивать. Чем больше пройдет времени, тем сложнее будет реабилитация. Может, все-таки попробовать подрабатывать в центре Баграевой?
* * *
Урок закончен, и я иду в группу Богдана. День пролетел быстро, но я все равно успела соскучиться. Не представляю, если бы сейчас работала по контрактам и пришлось от него надолго уезжать, я бы не смогла.
Мой сынок очень привязан ко мне. Вечером у нас есть обязательный ритуал: я ложусь с ним рядом, и он рассказывает, как у него прошел день. Бодьке очень нравятся наши «полежалки», он каждый вечер меня спрашивает: «Мам, а мы сегодня полежим?»
И это тоже обязательный ритуал, он спрашивает, а я отвечаю.
Прохожу в группу, дети как раз полдничают. Привычно выискиваю взглядом Богдана, он сидит за крайним столиком. По группе Бодька перемещается на костылях, опираясь на здоровую ногу. Он и по квартире так ходит, коляска у нас только для улицы.
Конечно, в идеале иметь их две, врачи так мне и говорили. Но у меня не такая большая квартира, чтобы там можно было развернуться. И не такой доход, чтобы позволить урезать сбережения на операцию. Я и так понимаю, что без кредита мне не обойтись.
— Бодь, твоя мама пришла! — говорит один из парней Тагаевых. Кто именно, не знаю, мальчик не в кедах, а в тапочках. Да и под столом все равно не видно.
Сын поднимает голову, в его глазах вспыхивает радость, я тоже улыбаюсь своему зайчонку. Взгляд продолжает метаться по игровой, и я понимаю, что интуитивно ищу глазами Соню.
— Дианочка, солнышко, скажи своему брату, чтобы он быстрее ел, уже у всех тарелки пустые! — говорит Жанка, воспитательница. Тоже не знает, кто есть кто из близнецов.
— Даня не любит клюквенное варенье, — отвечает девочка, и мы с Жанкой победно переглядываемся.
Бинго! Значит тот, перед кем тарелка с нетронутыми оладьями, Данил. И — хвала клюквенному варенью! — нам теперь до конца рабочего дня не придется ломать голову, кто из них Давид, потому что Дава Тагаев умудрился вымазать вареньем не только футболку, а и шорты.
Боже, как же нам повезло, что их мама родила тройню, а не двойню! Что бы мы делали без Дианки?
