— Не нужно ёрничать. Ты меня понял.
Я киваю. Я её понял. Она пытается сказать, что я должен открыть своё сердце для Бога, как это сделала она. Вот только мама понятия не имеет, какая чернота в этом моём сердце скопилась. Лучше даже не трогать.
— Заберу рубашку в грязное? — сообщает она, собираясь выйти из комнаты.
— Нет! — я вскакиваю из-за стола и забираю рубашку у неё из рук. — Ещё в ней похожу.
Мама с подозрением косится.
— Ты же белое ненавидишь.
— Да, но сейчас надо для школы.
— Странно, — она пожимает плечами. — Разве у вас не траур?
— Траур. Но мне так надо.
— Хорошо. Только постирать её всё же стоит. Воротник грязный и потом пахнет.
— Нормально. Один день доходить можно.
Когда она закрывает за собой дверь, я возвращаюсь к докладу о происхождении Вселенной. Только вместо того, чтобы читать научные статьи снова думаю совсем о другом.
Всё-таки эта Нелли странная. Резкая, вспыльчивая, но не злая. Хочет казаться злой, однако я чувствую, что это наносное, уж слишком она прямолинейна. По-настоящему злые люди никогда не признают этого за собой, а она извинилась, что наехала и, хотя потом наговорила ещё всякого смешного про ванильного мальчика и кибер-воспитание, поделилась со мной своими личными бедами. Пускай мимолётно и вскользь, но получилось довольно любопытно. Выходит, что она тоже своего рода изгой. А это даже прикольно. Интересно, как она с этим справляется? Есть ли у неё кто-то вроде Максимуса? И кто в её мире главный злодей? Такой же Макаров или, может, свора бешеных стерв? Скорее последнее. Я точно не знаю, но, как по мне, буллить девчонок могут только конченые слабаки, а Макаров слабаком не был. Впрочем, версия быдла тоже имела право на жизнь.
Открываю её фотографию и снова разглядываю высветленные белые пряди, рассыпавшиеся по нежному, будто фарфоровому лицу, тонкий изящный нос, густо накрашенные приопущенные ресницы. Смотрю долго и внимательно, пытаясь избавиться от пелены первого впечатления. И разглядеть за всей этой косметикой и позированием её саму. Зачем? Понятия не имею. Но её внезапное появление привносит в бессобытийное однообразие каждодневной жизни капельку интриги. А ещё мне, определённо, льстит, что она посчитала меня симпатичным и похожим на блогера. Пусть даже и сказала, что её тошнит от такого, всё равно это немного смахивает на комплимент.
Зеркало в моей комнате есть только на внутренней стороне дверцы шкафа. Открываю его и около минуты критически разглядываю себя, своё лицо и тело, пытаясь представить, как всё это вместе выглядит для других. У меня к себе претензий нет. Я просто знаю, что я не урод, и раньше этого было достаточно. Но теперь, когда человек составил своё первое впечатление обо мне только по моей внешности, стоило задуматься.
Захлопнув шкаф, быстро возвращаюсь к ноуту и пишу ей в ВК:
«Привет. Ну, как ты там?».
Нелли не в сети, но пока я, пялясь на своё сообщение, думаю, что нужно было написать что-нибудь поинтереснее, на аве с ботинками загорается зелёный кружок и она сразу же открывает моё послание.
— Спасибо, всё норм. Как сам?
— Тоже норм.
Я немного нервничаю, потому что нужно было сначала придумать тему для разговора, ведь мы не какие-то там закадычные приятели, чтобы тут же начать обмениваться новостями или болтать ни о чём.
— Расскажи мне, кто главный в твоём мире злодей? — на ходу придумываю я. — Кто отравляет тебе жизнь и с кем приходится бороться?
— Бороться, — она присылает гогочущий смайл. — Скажешь тоже.
— Значит, ты смирилась?
— Считай, что так.
— Ну, а как же: «Чтобы жить, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость»?
В шутку выдаю цитату Толстого, которую в прошлом году учил для сочинения. Но потом вдруг спохватываюсь, что она может не понять иронию и кидаю вдогонку весёлую рожицу.
— С таким бороться невозможно, — серьёзно отвечает она.
— С каким таким?
— С тупостью и лицемерием.
— И как же ты с этим живёшь?
— Вот так и живу. Или не живу. Не знаю.
— Сильно достаётся?
— Ты не понимаешь! Если вдруг ты подумал, что меня бьют или как-то шпыняют, то очень ошибаешься. То, что я тебе рассказывала, это о другом.
— Хм. Ты нарочно разговариваешь загадками?
— Нет. Но знаешь, есть такая вещь, как чувство собственного достоинства. И бывает так, что унижение, намного оскорбительнее побоев.
— Допустим. Хотя побои, честно признаюсь, тоже не сильно приятная штука.
— Тебя бьют?
— Я их тоже иногда бью.
Снова прилетает смеющийся смайл.
— Моего злодея зовут Люда Орлова, но Люда — это же не круто. Поэтому она называет себя Миланой. Чуешь уровень проблемы?
— И чем же ты ей не угодила?
— Фактом своего существования.
— Вот просто так? Мой злодей Макаров добивался моего подчинения и никак не мог успокоиться, что кто-то рядом с ним дышит тем же воздухом, но не поклоняется ему. А твоя Милана? Чего ей нужно?
— Говорю же, она ненавидит меня за то, что я вообще дышу. Не её воздухом, а в принципе!
— Но почему же ты ей не противостоишь?
— А почему ты не противостоял своему Макарову?
— Я пытался. Но их же много. Так себе аргумент, но всё же. Я ведь не Максимус, чтобы одним взмахом меча отсечь всем разом головы.
— Кто такой Максимус?
— Гладиатор.
— Шикарно. Так вот, я тоже не гладиатор.
— А, знаешь, что я тут подумал, после нашего с тобой разговора?
— Извини, мысли читать пока не умею.
— Когда ты сказала, что у меня данные, я подумал, что, если бы очень сильно захотел, то наверное мог бы сместить Макарова с его звёздного пьедестала, только раньше мне такое в голову не приходило, а теперь уже поздно.
— Почему это поздно?
— Потому что Макаров умер. Забыла?
— И что с того? Король умер, да здравствует король! Что тебе мешает занять его место?
— Ты сейчас шутишь?
— Ничуть.
Я зависаю с ответом и хочу сначала написать, что я не полководец и мне пьедестал Маркова ни каким боком не сдался, но я сам завёл об этом речь и теперь, если соскочу, буду выглядеть болтуном.
— Ты сейчас это так сказала, как будто пытаешься взять меня на слабо.
— Так и есть.
Жду, что добавит хотя бы скобочку — улыбку, но не дожидаюсь. И снова пару секунд торможу.
— Ну, хорошо. Ты меня подловила. Только знаешь, что? Предлагаю пари. Я занимаю пьедестал Маркова, а ты трон своей Миланы. Кто справится первым, тот и победил.
— Пф! Это нечестный спор и неравнозначный. Твой Макаров мертв и воевать потому ни с кем не придётся, а Милана вполне себе жива. И корона к её голове, похоже, прибита гвоздями.
— Между прочим, всё наоборот. У тебя ситуация намного интереснее. Я Макарову уже всё равно ничего не докажу, а у тебя есть возможность увидеть, как твой враг встаёт на колени.
— Ты что детских книжек начитался?
— Не без этого.
— Всё, Глеб, отстань. Как есть, так и есть. Чего ты мне голову морочишь?
— Это ты мне морочишь. Подкинула дровишек в топку, теперь полыхает.
Внезапно присылает голосовое. Смеётся. Смех у неё тихий, немного хрипловатый.
— Ты совсем дурак? Каких ещё дровишек? Нет, правда, давай без вот этого детского сада? Нам обоим не пятнадцать, чтобы считать, что добро побеждает.
— Ладно, хорошо, — пишу я. — Ты как хочешь, а я вызов принял.
Звук её голоса странным образом воодушевляет, я действительно весь загораюсь и готов пообещать сейчас что угодно, просто потому что от её смеха мне тоже становится весело.
— Ну-ну, — отзывается она. — Если не возражаешь, спрашивать, как ты собираешься это делать, я не стану, но с нетерпением буду ждать отчёта. Можно даже фото или видео.
Я собираюсь ответить, что обязательно позабочусь обо всех доказательствах, подтверждающих мои успехи, но в комнату снова входит мама. У неё сбились настройки телевизора и нужно срочно всё вернуть «как было», поэтому приходится торопливо попрощаться. Но всё то время, пока я вожусь с пультом и программами, не перестаю мысленно прокручивать нашу забавную переписку, прикидывая глобальность проблемы и осмысливая, на что же я всё-таки подписался.
